Макс Фрай - Так берегись [litres]

Несколько раз я ходил на Тёмную Сторону, как неопытный новичок, то есть не один, а с сопровождающими. И не потому, что на других условиях друзья меня не отпускали, я сам их звал. Такой осторожный стал, что самого от себя тошнило; впрочем, сэр Шурф уверял, что это называется «элементарный здравый смысл», и так искренне радовался его проявлениям, что я худо-бедно примирился с новым осторожным собой. В конце концов, надо иногда чем-то радовать друзей.

На Тёмной Стороне силы ко мне возвращались мгновенно, даже не верилось, что совсем недавно был таким размазнёй. Я всякий раз просил: «Пожалуйста, давай так и оставим, пусть у меня опять станет много сил», – затем и ходил туда, собственно. Глупо было бы в моём положении не воспользоваться готовностью Тёмной Стороны Мира мне во всём помогать. Оттуда я всегда возвращался полным сил, бодрым, в приподнятом настроении, но это счастье очень быстро заканчивалось. Буквально через четверть часа.

Большим искушением было сидеть там безвылазно, но я не хотел навязываться; положа руку на сердце, просто боялся, что постоянно околачиваясь там в состоянии жалкого попрошайки, могу очень быстро Тёмной Стороне надоесть.

Беззаботное пенсионерское существование задолбало меня настолько, что описать невозможно. Но как покончить с ним, я не знал. И никто не знал. Джуффин и леди Сотофа дружно твердили, что всё в полном порядке, рано или поздно силы вернутся, надо спокойно ждать, сэр Шурф оптимистически их цитировал; в общем, я за всю свою жизнь не получал столько обещаний прекрасного будущего, как за эти полторы дюжины дней. Но на вопрос, когда же оно наконец наступит, ответа ни у кого не было. Только предположения – в диапазоне от «скоро, наверное» до «в самом худшем случае, через пару лет».

Меламори совсем перестала мне сниться, а для нас это был единственный способ поддерживать связь. Я когда-то с лёгким сердцем отпустил её учиться к арварохским буривухам, ясно понимая, что мы расстаёмся так надолго, что можно считать, навсегда: магия изменяет людей куда сильней, чем просто время и опыт, поэтому невозможно даже попытаться вообразить, какими мы станем к тому моменту, когда снова встретимся, и захотят ли эти новые люди иметь дело друг с другом, и оба ли этого захотят. Такая неопределённость мне скорее нравилась, потому что дразнила, всегда держала на взводе, в тонусе, в постоянной трагической и счастливой готовности неизвестно к чему. И когда Меламори подолгу не появлялась в моих сновидениях, я даже отчасти радовался, что она наконец-то учится более интересным и сложным вещам, чем умение прицельно сниться знакомым и удерживаться в их сновидениях по собственному желанию, так долго и в таком виде, как сочтёт нужным сама. Но сейчас я, конечно, дорого дал бы даже за иллюзию прежней близости – когда человек слаб, человек слаб.

Я догадывался, что Меламори исчезла из моих сновидений не по собственному решению, а потому что ей стало просто некуда приходить: от постоянной усталости я дрых как убитый, не видел даже обычных бестолковых ничего не значащих снов. Но легче мне от этого понимания почему-то не становилось. Всё равно казалось, что она бросила меня в беде. Слабый всегда несправедлив.

Думаю, я не чокнулся только потому, что дело происходило не где-нибудь, а в Ехо. Всё-таки я очень люблю этот город. И он отвечает мне взаимностью. Стоит просто выйти на улицу, и сразу появляется явственное, ни с чем не сравнимое ощущение, будто город тебя всем собой обнял. Мне бы, конечно, ещё сил на прогулки побольше, а то каждые полчаса усаживался передохнуть, как глубокий старик. Но отдохнув, я не возвращался домой, а упорно шёл дальше и дальше. Забредал куда-нибудь на окраину, а потом возвращался домой Тёмным Путём и тогда уже честно валился на пол, чуть не плача от злости на проклятую слабость, но вполне довольный своим упрямством. Ну и тем, что колдовать у меня всё-таки получается, пусть даже такой ценой.

Другим неодолимым препятствием на пути к отчаянию стали мои друзья, которые окружили меня таким плотным кольцом, что я заподозрил заговор. В смысле, что они сговорились меня развлекать и чётко распределили дежурства: кто, когда, в какой очерёдности, что со мной делает, сколько часов. И отлично справлялись. Я на самом деле не люблю, когда близкие становятся свидетелями моей слабости. Но им как-то удавалось меня радовать и почти не бесить. Ну или я сам ухитрялся почти не беситься. Это на самом деле не особенно сложно даже с моим вздорным характером, если ясно осознавать, что я мог их всех – людей, зверей, свой дом, этот город и, чего мелочиться, весь Мир сразу – навсегда потерять. И себя за компанию. То есть дёшево я отделался, вот о чём нельзя было забывать. Подумаешь, великое горе – ноги от прогулок подкашиваются, а от колдовства кружится голова и темнеет в глазах.