Дипа Анаппара - Патруль джиннов на Фиолетовой ветке [litres]

– Зачем такому человеку, как Варун, признаваться в похищениях? – спрашивает Папа.

– Следователи, должно быть, использовали сыворотку правды, – говорит полицейский. – Одна инъекция, и не можешь соврать несколько часов. Две инъекции – и он не заткнется, пока не расскажет, где похоронен каждый из детей.

Я видел что-то об этой инъекции в новостях или, может в «Преступлении в прямом эфире » , но не думал, что она правда существует.

– Правда ли, – спрашивает папа Аанчал, – что эта женщина, Мехра, приводила по ночам в квартиру странных мужчин? Я слышал, что в здании восемьдесят квартир. Никто из этих восьмидесяти квартир ничего не видел и не слышал?

– Полиции нужно время, чтобы опросить всех жителей и выяснить, что они видели, а что не видели, – говорит констебль. – Не только жителей, но и горничных, садовников, дворников, сторожей. Поверьте, мы делаем все, что можем. Мы проверяем записи телефонных звонков, выясняем, с кем разговаривали мадам и ее слуга.

– Но то, что по телевизору говорят про мужчин-дружков Мехры: что это были хирурги, которых привозили, чтобы они вырезали у детей почки – это же просто не может быть правдой, не так ли? – продолжает папа Аанчал.

– Кто знает, – говорит полицейский. – Богачи думают, что могут купить что угодно, даже нас.

– Проблема, – говорит папа Аанчал, – в том, что вы, полицейские, с подозрением относитесь к горничным, плотникам и сантехникам, но когда видите хайфай-мадам или сэров, то склоняете головы и убираетесь с их дороги.

Полицейский смеется, но это горький смех.

– Если вы привезете собак-ищеек, – говорю я ему, – то сможете найти пропавших детей быстрее.

Он качает головой, словно мы ему надоели, и идет прочь. Но затем он останавливается.

– Там, наверху, считают, что дело раскрыто, – говорит он. – Доказательств достаточно, чтобы обвинить тех, кто был арестован. Кроме того, собака не сможет учуять ни единого запаха на такой свалке, как эта.

Ничего примечательного в мусоре не найдено, кроме обрывков школьной формы и разрезанной детской обуви. Полиция запечатала их, чтобы проверить, не принадлежат ли они пропавшим детям; хотел бы я знать, не привел ли тогда Самоса меня сюда, потому что знал, что было спрятано на свалке. Может, он умеет то, что полицейским псам не под силу.

Вечером, когда бульдозеры замолкают, Папа забирает меня домой и просит Шанти-Чачи присмотреть за мной. Он говорит, что скоро вернется.

Чачи сидит рядом со мной, как будто хочет убедиться, что я никуда не денусь.

Куда мне теперь идти? Я не детектив. Если бы я им был, я бы не позволил никому украсть Руну-Диди.

– Твоя диди в порядке. Я знаю это. Я чувствую, – говорит мне Чачи.

Я ничего не знаю. Я ничего не чувствую. Иногда, вот как сейчас, у меня внутри все застывает, даже разум.

Ма рано возвращается домой. Шанти-Чачи говорит ей, что не знает, где Папа, а Ма говорит: «Он звонил мне». Она принесла свежие овощи и яйца с Призрачного Базара. Руну-Диди как-то попросила у Ма яйца, когда начала тренироваться, но Ма сказала ей, что мы не крорепати, как семья Амбани, чтобы есть все, что пожелаем. И вот теперь Диди нет, а яйца есть. Это меня злит, но я ничего не говорю.

Без телевизора, который Ма мне не разрешает смотреть, тишина в нашем доме слишком громкая. Я шуршу страницами учебника, раздумывая, почему Пари с Фаизом не зашли навестить меня. Мама Пари сказала, что Пари можно ходить по басти, только если с ней взрослый. Может быть, Пари сегодня не смогла найти ни одного взрослого. Фаиз, наверное, до сих пор на работе. Мамин нож делает шинк-шинк-шинк. Шипит масло, стреляют семена тмина, лук становится коричневым. Наш дом пахнет так же, как когда готовила Руну-Диди.

Я лежу на животе на кровати, но не читаю книгу. Я чувствую запах Пьяницы Лалу и поднимаю взгляд. Это Папа. Он спотыкается о кровать и садится, почти мне на руку. Я вовремя ее убираю. Он просит меня подвинуться, так чтобы он мог лечь.

– Смотри, я приготовила все, что любит Руну, – говорит Ма. Она даже не заметила, что Папа пьяный. – Анда-бхурджи, байнган-бхарту и роти.

Ма поднимается и встает у двери, как будто ждет, что Руну-Диди забежит в наш переулок в любой момент. Я жду вместе с ней.

Папа засыпает. Еда остывает.

пропала. Одежда Диди все еще ждет ее на табуретках для ног у нас дома, я достаю для нее подушку перед сном – и я никогда не перекатываюсь на ее половину матраса. Но за пределами нашего дома мир меняется. Фатима-бен и остальные мусульмане переехали в другую басти через реку, где живут только мусульмане. Некоторые индусы называют это место Чхота-Пакистан.