Владимир Корчагин - Подкидыш

Откуда, все-таки, взялась здесь девочка-ребенок? Кому понадобилось привести или привезти ее в такой заброшенный в глуши поселок? И зачем? Что за тайна окружает эту красивую гордую смуглянку? Уж не этот ли сюрприз имел в виду Сергей, когда уговаривал его поехать в Прибрежный?

И захотелось еще раз увидеть ее, рассмотреть поближе, попробовать понять, что же было в ней такого необычного и в то же время неотступно притягательного.

Однако пляж был пуст. Девушка, очевидно, ушла далеко за мыс или скрылась в прибрежных зарослях.

— Вот досада! — посетовал Кирилл. — Надо было сразу пойти за ней. А впрочем… Что бы я сказал ей сейчас? Как подошел, с чего начал разговор? А сидеть и молчать рядом с девушкой на абсолютно пустом пляже… Нет, хорошо, что она ушла. И все-таки…

Кирилл сошел почти к самой воде и, выбрав площадку поровнее, сбросил с себя рубашку и брюки. Море было спокойным. Прибой еле шелестел у его ног. В прозрачной голубизне легко просматривались каждый камень, каждая рытвинка на дне. Он готов был уже броситься в эту искрящуюся прохладу, как вдруг услышал за своей спиной старческий кашель и чьи-то тяжелые шаркающие шаги.

Кирилл быстро обернулся. Перед ним стоял мужчина весьма странной наружности и совершенно неопределенного возраста. По его щуплой угловатой фигуре и длинной, тонкой, как у ощипанного цыпленка, шее он мог сойти за сильно вытянувшегося подростка, однако обширная лысина на голове, седая, давно не бритая щетина, сплошь покрывавшая дряблые морщинистые щеки, и какие-то безжизненные, словно потухшие глаза могли принадлежать лишь человеку весьма почтенного возраста. Несмотря на довольно жаркое утро, незнакомец был одет в старый, сильно заношенный свитер и плотные брезентовые штаны, на ногах его болтались стоптанные кирзовые сапоги. Он подошел почти вплотную к Кириллу и, с трудом откашлявшись, просипел прямо ему в лицо:

— Видать, приезжий?

— Да… — односложно ответил Кирилл, растерявшись от столь неожиданной встречи.

— А закурить у тебя, случаем, не найдется, гражданин приезжий?

— С удовольствием бы. Но я, знаете, не курю…

— Ладно и так, — легко согласился незнакомец. — А ты что же, отдохнуть здесь, у нас собрался?

— В общем, да. Вы же, можно сказать, в раю живете.

— В раю, говоришь? Это точно. В самом, что ни на есть, раю. А я, стало быть, здешний ангел-небожитель, — он зло рассмеялся и снова зашелся кашлем. — Что, не похож? А ты присмотрись получше. Я ведь ровесник тебе, и если бы не здешняя райская жизнь… Ну да ты, кроме этих вот прибрежных «райских кущ» еще ничего не видел. А если бы занесла тебя нелегкая за перевал…

— Что же там, за перевалом?

— За перевалом-то что? Зона! Слышал ты о такой райской обители? Кругом — проволока, вышки, а внутри — карьер и душегубка, что обогатительной фабрикой зовется. Ну, а на фабрике — такие вот, как я. Зэки, одним словом.

— Так вы, значит…

— Нет, не бойся. Теперь я свободный гражданин. Она ведь, эта райская обитель, тем и хороша, что из нее до срока освобождают. Тех, кто не загнется раньше времени. Правда, не загнуться там… Ну да я вот выжил. Если можно, конечно, назвать меня живым человеком. Выжил и теперь — свободен, как птица. Ты видел когда-нибудь на дороге птицу, раздавленную машиной? Вот такая птица и я. Свободен и… — он снова закашлялся и тяжело опустился на успевшую прогреться гальку. Кирилл присел рядом:

— Вы имеете в виду непосильный труд и систематическое недоедание там, в зоне?

— Ну, что ты! Совсем наоборот. В этой обители зэки работают меньше, чем где-либо. И жрать дают от пуза.

— Так что же?

— Атом! Атом, язви его в корень! Слышал ты о такой пакости?

— Вы хотите сказать, что в этой «зоне» добывается и перерабатывается радиоактивное сырье?

— Ну, что там добывают и перерабатывают, одно начальство знает. Наше дело — тачку молить и лопатой орудовать. Одно могу сказать, кто бы там ни был и что бы ни делал, конец один. И все называют это «атом». Вот полюбуйся, что он сделал со мной, этот атом, — мужчина приподнял свитер, и Кирилл едва заставил себя не отшатнуться при виде страшных язв, покрывавших тело незнакомца.

— Да это бы полбеды, — продолжал он, — хуже, что я совсем уж не мужик. Да и не человек, а так… чучело на двух ногах. А ведь и пяти лет не прошло, как я таким же вот здоровяком, как ты, по глупому делу попался. Подрались мы с пьяных глаз с ребятами из соседнего поселка. Не помню уж из-за чего и подрались. Бывало такое не раз. Дрались и сильнее. А тут вмешался в драку участковый. И чего он сунулся? Без него бы подрались да и помирились. Дело житейское. А ему понадобилось порядок навести. Ну и звезданул ему кто-то. Случайно, видно, звезданул. Зачем нам надо было увечить человека. Я и не заметил, кто его угостил. А наутро узнаем, отдал концы участковый. Ну и закрутилось дело. Меня и еще троих ребят признали зачинщиками, увезли в город. Потом — следствие, суд и — зона. А теперь вот и живу и не живу. Ни дома, ни семьи. Всякий только шарахается как от прокаженного. А чем я виноват, чем?! Ну, дрались. Ну, прикончили человека ненароком. Так посади нас в обычную тюрьму. Пусть на десять, пусть на пятнадцать лет. Так вышли бы все-таки людьми. А теперь… И кто придумал этот атом? И зачем он людям? Ты вот, похоже, грамотный человек. Объясни, за что я страдаю?