Владимир Корчагин - Подкидыш

Кирилл взглянул в единственное, на всю комнату, окно. Его почти полностью затенял золотисто-зеленый разлив пышно разросшейся листвы виноградника, сразу за которым высилась глухая стена высоченного забора с грозно ощетинившейся поверх него ржавой гирляндой колючей проволоки.

— А это что за концлагерь у вас под боком? — решил пошутить Кирилл.

— Концлагерь и есть! — подхватила хозяйка. — Сосед мой, Игнат Полипчук отгородился тут от всего мира, чтобы никто из нас, горемычных, на его добро не позарился.

— И много у него добра?

— Кто знает. Все теперь только и видят крышу его хором, — указала тетка Лизавета на ярко поблескивающие на солнце широкие листы оцинкованного железа. — А что под той крышей, одному богу известно. Да, видно, есть что, коль такой забор понадобился.

— Так, может, у него такая семья, что…

— Какая семья! Сам, жена, дочь-невеста. А уж хапает, хапает! И все мало. Да вот увидишь. Сергей-то, приятель твой, терпеть их всех не мог.

— Странно… Он ни о чем подобном не рассказывал.

— Было бы о ком рассказывать! Это же нелюди какие-то. Помню, еще позапрошлым летом приехал он вот так же, устроился, пообжился немного. Ну и, сам понимаешь, скучновато одному-то. А он человек городской, компанейский, взял однажды бутылочку, хотел, как водится, познакомиться с соседями. Так они его на порог не пустили. А уж дочка их… Не знаю, что он там сказал или сделал ей — известно, дело молодое — только приходит как-то домой, а от рукава рубашки — одни лохмотья: собака-то у нее — волк! Так что, ты не очень с ними.

— Да я собственно… Я вообще люблю больше быть один, — поспешил ответить Кирилл.

— Как это один? В твои-то годы! С какой стати? У нас тут, конечно, не то, что в городе. А все же собираются по вечерам, кто помоложе, в верхнем конце улицы. Поют, дурачатся. И Сергей, бывало…

— Нет, Елизавета Александровна, — прервал Кирилл словоохотливую старушку. — Я оглохнуть приехал. Да и поработать немного.

— Ну-ну, — поджала губы тетка Лизавета. — Это я так, к слову. А ты, конечно, как знаешь… Ты располагайся, устраивайся пока. А я завтраком похлопочу. Сергей-то у меня все время об эту пору завтракал. А ты как будешь?

— Мне все равно, как вам удобнее.

Распаковав чемодан и разложив свои вещички, Кирилл вышел познакомиться с поселком. Прежде всего его почему-то заинтересовал особняк Полипчуков, соседствующий с усадьбой тетки Лизаветы. Впрочем, здесь, со стороны улицы, его так же скрывал сплошной забор. Ничего нельзя было рассмотреть и сквозь массивные ворота с глухой калиткой, на которой красовалась блестящая табличка с грозным предупреждением о «злой собаке».

Кирилл прислушался. Из-за забора не доносилось ни звука. Однако не успел он отойти на несколько шагов, как там раздался шум мотора, а вслед за тем ворота раскрылись и из них выкатил мотоцикл с широченной коляской, доверху нагруженной коробками и корзинками с ягодами, помидорами, свежими огурцами, зеленым луком и громадными букетами цветов, заключенными в марлевые пакеты.

За рулем мотоцикла восседал плотный коренастый мужчина в черном пластмассовом шлеме, за спиной у него примостилась маленькая худенькая женщина с красным изможденным лицом и грубыми обветренными руками. Мужчина соскочил наземь, плотно прикрыл ворота, и через минуту мотоцикл скрылся из глаз, оставив за собой сизое облако скверно пахнущего дыма.

Кирилл пошел дальше вверх по улице, если можно было назвать улицей широкую, сплошь поросшую травой дорогу, вдоль которой по обе стороны выстроилось несколько разномастных, сложенных из дикого камня домов, плотно обсаженных яблонями, айвой, черешней, фундуком, меж которых без всякого порядка пробивались кустики перца, помидоров, вились плети арбузов и дынь.

Двери большинства домов были раскрыты настежь. Но ни возле них, ни на самой улице не было видно ни души, хотя солнце поднялось уже довольно высоко и обещало погожий жаркий день.

Кирилл прошел всю улицу до конца и остановился возле небольшого родничка, заключенного в аккуратный сруб с легким навесом из позеленевшей черепицы. Дальше дорога шла круто на подъем, теряясь в молодом сосняке, сплошь окаймляющем нижнюю часть горы. Эта узкая тропинка, петляющая меж янтарно-красных стволов, будто манила окунуться в пахучую прохладу, напоенную смолистым ароматом. Но Кирилл вспомнил о ждущем его завтраке и повернул обратно, к дому своей гостеприимной хозяйки.

Прибрежный нравился ему все больше и больше. Даже глухой забор Полипчуков не казался уже столь мрачным и гнетущим. Тем более, что теперь, когда он снова проходил мимо него, там, за воротами, послышалось вдруг радостное, а отнюдь не злое, повизгивание собаки и прозвучал в ответ очень приятный девичий голос.