Литтмегалина - Омут

Юноша прикрепил мой чемодан к седлу своей лошади и легко оседлал ее.

То, что он назвал дорогой, оказалось тощей тропинкой среди деревьев. Как он ее различал в темноте, мне не понять. Капли дождя на нас не падали, но падали на листья и с них уже струйками стекали на нас, в основном прицельно за шиворот. Длился этот кошмар три или четыре часа (ближе к сотне по ощущениям), точно не знаю, потому что мои часы с синим светящимся циферблатом запотели изнутри и остановились. У меня затекло все тело, я промок и продрог до костей, и вообще было невероятно мерзко. Юноша молчал, и я тоже, потому что вежливость заставляла меня сдерживать теснящиеся на языке ругательства, а гордость удерживала от нытья.

Наконец мы выехали из леса на какую-то узкую длинную улицу без единого фонаря, вдоль которой смутно виделись невысокие дома.

– Прибыли, – объявил юноша, что было и так понятно. Он потратил зря одно слово.

Когда я кое-как спустился с лошади, левой ноги я совсем не чувствовал, а правую лучше бы не чувствовал – ее пронзала тысяча игл.

Проводив меня до дома, где мне предстояло расположиться, юноша оставил меня, не удосужившись даже показать, где в прихожей выключатель. После недолгих поисков в кромешной тьме я сдался, вдоль стены прошел в комнату и ощупью, как слепец, отыскал кровать. При моем чистоплюйстве немыслимо, чтобы я позволил себе завалиться спать, не отскоблившись предварительно от дневной грязи, но вчера был именно такой случай.

Проснулся поздно. Комнату заливали солнечные лучи – погода наладилась. Поднявшись, первым делом я осмотрел дом и несколько успокоился. Не похоже на бывший свинарник. Просторный дом, недавно выстроенный. Вполне приятно пахнет древесиной. С кухни доносился звон посуды. Юноша упоминал, что мне предоставят служанку. Он называл ее имя, но оно не удержалось в моей памяти.

Не обнаружив в доме ванной комнаты, я прошел на кухню и осведомился у хлопочущей там смуглой угрюмой особы, где могу привести себя в порядок. В ответ служанка выдала мне большое корыто и кусок коричневого мыла с горьким, дерущим ноздри запахом.

Пришлось мыться прямо посреди комнаты. Какая потрясающая необычность ситуации. Чихая от резкого запаха мыла и расплескивая воду на пол, я рассматривал комнату, впервые заприметив масляную лампу на столе и отсутствие выключателей на стенах. Быть такого не может…

Одевшись и зачесав волосы назад в своей обычной манере, я отправился расспросить служанку, что за ерунда с этим домом. Она ответила, что электричества и водопровода нет во всей деревне. Дикость. И это в наше время, когда у всех в домах телевизоры, у некоторых даже цветные. Еще начиная с лошадей, не оставляет ощущение, что меня отбросило на несколько веков назад. На кухне допотопная плита – музейная реликвия, требующая растопки дровами. Впрочем, служанка с ней управляется неплохо, судя по завтраку, который она мне принесла.

Ладно, смирюсь с неудобствами. Всего-то несколько дней. Не успею привыкнуть к корыту, как уже вернусь в свою маленькую спокойную ванную, чьи белые кафельные стены надежно прячут меня от людей, мира, всего.

(Дописано утром следующего дня).

Денек выдался сильно так себе.

Едва я успел подсушить волосы, как заявился староста деревни. Староста – слово-то какое. Я как будто из вагона вышел непосредственно в машину времени. Предупредить о своем визите он не удосужился, как и постучаться. Явись он на полчаса раньше, и я был бы застигнут в корыте, с торчащими из воды коленями и пеной, стекающей с волос в глаза.

Старосту зовут Грольве Лаош. Ему около пятидесяти лет, и в его внешности, как и в имени, роанское сочетается с кшаанским: хищный крючковатый нос, блеклые узкие зеленоватые глаза и угольно-черные в прошлом, теперь высеребренные сединой жесткие волосы. Наличие в его жилах крови сразу двух враждебных нам наций делает сам факт того, что ему удалось возглавить хотя бы крошечное, затерянное в глуши ровеннское поселение, удивительным. Если в его характере слились роанская расчетливость и кшаанская хитрость (а так оно, вероятно, и есть), тем, кто не относится к его подданным, следует держать с ним ухо востро. Интересы деревни – его маленького королевства численностью в сто двадцать шесть человек (сто двадцать семь минус один) – он наверняка защищает хорошо. Предварительно сам же их определяя.

В нашем кратком разговоре мне с самого начала дали понять, что деревенского радушия надолго не хватит, поэтому мне следует продемонстрировать моментальные и эффективные методы работы и убираться. Что конкретно от меня требуется, он обозначил прямо: