Артур Крупенин - Ave Caesar! (Дело о римской монете)

Попрощавшись, Глеб отправился в свой номер и, просто умирая от любопытства, засыпая, силился понять, что же имел в виду Ди Дженнаро, когда говорил о деле, имевшем какое-то отношение к его дару. Да, дон Пьетро определенно имел на него какие-то виды.

Утром с больной головой Глеб отправился по магазинам. Известное дело: легкий шопинг – лучшее средство от тяжелого похмелья.

В одном переулке он набрел на художественную лавку, где обнаружил потрясающие пейзажи: лазурные волны, скалы с терракотовым отливом, исчезающие в дымке холмы, покрытые изумрудными кипарисами. Продавщица рассказала, что полотна сдала на комиссию молодая россиянка, приехавшая в Италию оттачивать мастерство на здешней богатой натуре. Глебу показалось, что, судя по картинам, оттачивать мастерство дальше было просто некуда. Он вообще давно смекнул, что если на оживленной улице Рима, Парижа или Вены вы среди откровенной туристской клюквы и мазни вдруг увидели по-настоящему талантливые работы и толпу глазеющих на них зевак, скорее всего, автором окажется выходец из СНГ. Чему-чему, а рисовать у нас, как теперь становится понятно, учили превосходно.

Поначалу хозяйка магазинчика заломила непосильную цену. Изрядно поторговавшись, Глеб купил небольшое полотно, на котором хрупкая угловатая девочка в раздуваемом ветром платьице сидела на берегу и, положив подбородок на колени, печально смотрела на море.

Вернувшись в отель и оставив покупки в номере, Глеб поспешил к Ди Дженнаро. Итальянец тут же заказал еду и непременную бутылку вина. Затем он с важным видом достал из портфеля небольшую коробочку и бережно извлек оттуда изящную античную фибулу – заколку, которая, судя по всему, некогда скрепляла одежды какой-то весьма состоятельной персоны. Золотое украшение было выполнено в виде змеиной головы с раздвоенным языком.

– Что ты можешь сказать об этой вещице?

Глеб повертел заколку в руках.

– Какая прелесть! Отменная работа. Скорее всего, римская.

– Я не о том.

Итальянец испытующе посмотрел на Глеба. Ах вот оно что. Ди Дженнаро не терпится протестировать его способности. Ну что ж, попробуем не разочаровать коллегу. Глеб улыбнулся и сосредоточенно закрыл глаза.

Первая картина оказалась самой ужасной из всех, что ему доводилось видеть. Глебу почудилось, что его тело сжигают. Причем не на костре, а в печке! Будто его по самую макушку забросали тлеющими углями. Он закричал что есть силы. Крик прозвучал женским визгом. Боль и страх были так сильны, что перелистнуть эту кошмарную картину стоило немалых усилий.

Следующее видение было уже совсем другого рода. Глеб страстно занимался любовью. С мужчиной. Его любовником был темнокожий атлет, чье могучее тело пестрело многочисленными шрамами. Их было столько, что Глеб невольно задался вопросом, как ухитрился выжить человек после стольких ранений. Особенно впечатляло лицо. Казалось, этого силача всю жизнь регулярно били по голове острыми, тупыми и любыми другими подвернувшимися под руку предметами, не говоря уже обо всех мыслимых видах оружия.

Когда до кульминации страстной сцены оставались считаные секунды, сильный толчок и последовавший за ним отзвук взрыва колоссальной силы отвлекли любовников, заставив их нехотя разжать объятия…

– Fantastico! [7] – воскликнул Ди Дженнаро, потрясенный описанием последних мгновений жизни хозяйки прекрасной заколки. Театрально воздев руки к небу, он взволнованно затараторил: – Madonna Santa! [8]Дружище, скажи, ты представляешь себе план раскопок в Помпеях?

– В общих чертах.

– А место расположения казармы гладиаторов хотя бы помнишь?

– Смутно.

– Так вот, там, совсем рядом, в свое время были найдены обуглившиеся останки и богатые украшения некой важной матроны. В том числе и эта самая фибула. Представляешь, я столько раз размышлял над этой загадкой: «Ну что могло привести женщину из высшего общества в столь неблагополучный и опасный квартал?» Кажется, теперь я знаю ответ. И это совершенно невероятно! Assolutamente fantastico!

Взволнованный дон Пьетро смочил горло глотком вина, но тут же отставил бокал, поскольку для по-настоящему «красноречивой» жестикуляции ему было категорически мало одной-единственной конечности. Классическим для итальянцев жестом он сложил пальцы обеих рук щепотками и, потрясая получившимися культяпками у самого лица Глеба, продолжал изливать свои чувства:

– Amico, ты хоть понимаешь, что твой новый дар делает тебя единственным историком в мире, кто способен не только прочитать о событиях древности в пыльных манускриптах, но и практически стать их свидетелем! Увидеть историю и ее творцов своими глазами! Я уж не говорю об атрибуции древних памятников. Здесь тебе вообще не будет равных. Ты же теперь можешь чуть ли не заглянуть в глаза самому Фидию или Поликлету, пока остальные вынуждены полагаться исключительно на интуицию, сравнительный анализ и лукавые изотопы.