Артур Крупенин: Энигматист [Дело о Божьей Матери]

Москва, Кремль

Директор музеев Московского Кремля Ирина Сергеевна Зарецкая очень ценила эти тихие ранние часы. Она любила приезжать на работу задолго до прихода подчиненных, когда каждый сделанный в полной тишине шаг гулко отдавался загадочным эхом в бесконечной паутине средневековых коридоров. А еще так можно было обмануть парализовавшие центр города пробки и спокойно поработать, не отвлекаясь на звонки, прием посетителей и прочую ерунду.

Отложив в сторону черновик своей речи на завтрашнем заседании попечительского совета, Ирина Сергеевна помассировала виски и бросила взгляд на настенные часы. До начала рабочего дня оставалось десять минут.

Зарецкая перевела взгляд на тщательно упакованный сверток, стоящий напротив ее стола. И хотя отправка древностей на реставрацию была делом привычным, Ирина Сергеевна всегда с трудом расставалась с экспонатами, даже зная, что это всего лишь на время. Будь на то ее воля, она бы предпочла все работы проводить непосредственно в Кремле, не подвергая уникальные произведения искусства вредоносным перепадам температуры и влажности, уж не говоря о разрушительном воздействии вибраций при транспортировке. В действительности же экспонаты приходилось отправлять в Государственный научно-исследовательский институт реставрации, или попросту ГосНИИР, где опытные специалисты кропотливо восстанавливали утраченные цвета и краски убеленных сединами шедевров, бережно залечивая шрамы, оставленные безжалостным временем на невинных ликах святых великомучеников.

Разумеется, Зарецкая прекрасно знала историю иконы, приготовленной к отправке. Когда-то она была любимой святыней русских царей. Сопровождала их в военных походах, поднимала на решающий штурм, утешала в минуту поражения. А в мирное время «Богородица» занимала почетное место на аналое в самом центре Патриаршего Успенского собора.

И так год за годом, век за веком. А потом икону стали понемногу забывать. Ее выносили все реже и реже, отдавая предпочтение другим образам.

«Любопытная вещь, — подумала Ирина Сергеевна. — Выходит, изменчивая мода распространяется не только на покрой юбок и длину волос, но и на святых? Рано или поздно они тоже изымаются из употребления подобно устаревшим фасонам».

Размышления Зарецкой прервал телефонный звонок. С проходной бодро сообщили о прибытии машины реставраторов. Директор машинально взглянула на часы. Восемь пятьдесят пять. Ранние пташки.

Лично встретив гостей у входа, Ирина Сергеевна пригласила их к себе в кабинет.

Оглядев прибывших, Зарецкая с улыбкой отметила, что оба молодых человека, согласно бумагам представлявшие отдел древнерусской иконописи, явно принимали свою работу близко к сердцу и не без гордости сигнализировали окружающему миру о своей профессиональной принадлежности посредством соответствующего дресс-кода. Один из них был одет в стилизованную под старину рубаху с расшитым воротом, другой щеголял в джинсовом комбинезоне, расписанном в русских народных мотивах.

Внимательно проверив бумаги, Ирина Сергеевна радушно предложила гостям чаю. Обладатель расписного комбинезона, судя по всему, бывший за старшего, слегка заикаясь, вежливо отказался.

Аккуратно расписавшись в книге приема-передачи ценностей и бережно погрузив груз в машину, реставраторы на прощание трогательно помахали руками через окно и отправились в обратный путь.

Улыбнувшись, атеистка Зарецкая трижды перекрестила удаляющийся фургон. На всякий случай.

Ближе к обеду Ирина Сергеевна проводила плановую еженедельную рабочую встречу с руководителями технических служб музея. Совещание пришлось прервать, чтобы ответить на настойчивый звонок телефона.

— К вам машина из ГосНИИРа, — снова сообщили с проходной.

«Отчего они вернулись?» — забеспокоилась Зарецкая и, извинившись перед подчиненными, зашагала навстречу реставраторам.

Вышедший из автомобиля человек в скучной серой робе услужливо протянул пластиковую папку с документами.

— Здрасьте! Извините, что припозднились. Мы за «Богородицей».

Зарецкая ойкнула и обеими руками схватилась за сердце.

А что, собственно, такое весна? Защитный психологический буфер, призванный избавить от шока приходящий в себя после почти что полугодичной комы город. И если осень можно сравнить с наркозом, гуманно купирующим фантомные боли по утраченному теплу и краскам окружающего мира, то весна — не иначе как таблетка «экстази». Или сразу горсть.