Анатолий Махавкин - Звери у двери

Илья, привалившийся к стене, даже не обратил на нас внимания, неотрывно глядя на неподвижное тело Паши, распростёртое перед воющей Наташей. Девушка кричала, не переставая, и дёргала мертвеца, словно это могло ему как-то помочь.

– Как это случилось? – быстро спросил я у Ильи и дёрнул его за лацканы рубашки. – Отвечай! Ты же был здесь всё это время!

– Я отлучился. По делам, – он повернулся ко мне, и я поразился ледяной безнадёжности в глубине его глаз. – Застал только самый конец. Паша положил руку Наташи на свою грудь и… Она даже не поняла, в чём дело, и начала пить, а потом…

– Потом было слишком поздно, – закончил я и стукнул кулаком по стене. – Доигрались, идиоты?!

Крик внезапно сменился глухим бормотанием, и я обернулся. Наташа, упав на грудь Павла, целовала его небритые щёки и водила пальцами по седым волосам.

– Милый, – шептала девушка, – всё будет хорошо, и мы будем вместе долго-долго. Сейчас соберёмся и пойдём на Маришкин день рождения, и ты будешь паинькой. А потом вернёмся домой и ляжем в постель. Скоро у нас свадьба, мы же почти всё приготовили, да любимый? А потом я рожу тебе ребёночка, я знаю, мой хороший, как ты любишь детей.

– Смотри! – выдохнула Галя и дёрнула меня за рукав, – она…

Наташа менялась. Облик беловолосой красавицы сползал с неё, и образ, смутно знакомый по каким-то далёким воспоминаниям, проявлялся в тусклом свете танцующих огоньков. Короткое каре из тёмных густых волос, и широкоскулое лицо, залитое слезами. Ничего общего с обычной Наташей. Откуда это? Как?..

– Мы можем менять облик, – прошептала Галя. – Прикольно…

Илья и я уставились на неё, как на нечто непонятное, а потом вернулись рыдающей незнакомке, только что бывшей Наташей.

– Просыпайся, любимый, – она мотала головой, – поднимайся, пойдём домой. Посмотри только на себя: ты зарос, прям как настоящий бука. Твоя девочка тебе поможет, только вставай…

Внезапно она вскинула голову, и пронзительный вопль вновь ударил по ушам. Облик девушки сменился на хорошо знакомый, и белые волосы засверкали в полумраке холодной гостиной.

– Это – начало конца, – донёсся до моих ушей тихий вздох, и Оля прижалась ко мне, – начало конца, и спасения нет.

Илья криво ухмыльнулся и согласно кивнул.

Тогда мне казалось, что они ошибаются.

Теперь – нет.

– Как поступишь? – поинтересовалась Галя, которая вихрем мчалась следом за мной. – Прикончишь старого идиота?

– Вероятно, – честно говоря, я и сам пока не мог понять, как поступать дальше. Да, за все эти годы я успел ощутить ту ненависть, которую окружающие изливают на нас, и мог чувствовать, как она усиливается со временем. Но чтобы наши прежние друзья потратили столько усилий, пытаясь нас прикончить? Нет, этого я понять не мог. – Хотелось бы, для начала, получить пару-тройку вразумительных ответов.

– Этот взрыв, – Галя почесала нос и покосилась на меня, – ощущался весьма неприятно. Как думаешь, если бы ты успел войти внутрь, он бы тебя прикончил?

Ха! Это была как раз та вещь, которую Наташа со своим помощником так и не успели испытать. Теперь-то, понимая всё, я мог сообразить: не получив желаемого отчёта от своего агента, Симон принялся поочерёдно испытывать на нас все те методы, которые казались ему наиболее эффективными. Остался бы я жив, если бы находился внутри взорванного здания? Честно говоря, не знаю, но мне кажется, что именно сегодня наш Серый Король был как никогда близок к свершению своих планов.

Но, всё-таки, зачем?

Должно быть, я произнёс свой вопрос вслух, потому как Оля, безмолвно следовавшая за мной, чуть отстав от Гали, издала глухой смешок. Девушка присоединилась к нам, когда мы покидали район Приканалья, и до сих пор я не слышал от неё ни слова. Она не пыталась ничего рассказывать, а мы не спрашивали. Всё было понятно без слов.

Тучи, нависшие над Лисичанском, расползались в разные стороны, снег прекратился, и тусклое зимнее солнце открыло в бледном выцветшем небе своё багровое око, уставившееся на нас с пристальным вниманием прожорливой змеи. Улицы оживились, и люди бодро хрустели снегом, обмениваясь гортанными репликами, скрытыми в белых облачках пара.

Но мне было не до них. Ярость полыхала гораздо ярче тусклого светила и жгла меня почище огня на уничтоженном трактире. Чёртов Симон пытался нас прикончить, а я, как последний дурак, повёлся на его ложь, послушно укладывая шею на тщательно приготовленную плаху. Даже не знаю, что бесило больше: предательство старого знакомого или собственная непроходимая тупость.