Евгения Белякова: Песнь для Близнецов

– Сушняка тут много, собери для костра. Я скоро вернусь. – И направилась к морю.

Они поужинали жареной рыбкой, привезенными с собой хлебом, сыром и ветчиной. Тео разлила вино по кружкам. Выпили за детей, потом за внуков. Тео положила голову на плечо Рика, достала трубку и табак. Закурила.

– Я надеюсь, ты мне эту прогулку устроила не в честь того, что я завтра помру?

– И не надейся. По моим подсчетам, ты еще лет восемь меня за задницу щипать будешь.

– Хе-хе… А подсчеты верные?

– Если хочешь знать, Гринер тоже проверил. И Уэйн.

– Как он, кстати?

– Кто? Уэйн?

– Гринер.

– Весь в своих экспедициях. Когда в последний раз связывались, сказал, что корабли почти добрались до западного континента. Немного осталось, дней пять плыть – но моряки уже шепчутся, что впереди только бескрайний океан и пора поворачивать назад. Но он их вроде убедил, что плыть недалеко.

– А что будет, когда они туда доберутся? Там живет кто-то?

– Племена коневодов. Знаешь, Гринер думает, что раньше все континенты были одним целым, а потом разделились. Иначе как, говорит, объяснить то, что там тоже живут люди, и те же растения, что у нас… в основном. Тебе не холодно? Может, одеяло накинуть?

– Женщина, я, может, и стар, но не дряхл. Хотя накинь. Солнце заходит, от моря прохладой потянуло. Как назовут континент, уже придумали?

– Новый Свет. Или Пурбурляндия. Или Новый Вердленд. Зависит от капитана и того, сколько он перед этим выпьет. Да и не столь важно, Рыжий.

– А Проколы там есть?

– Как и везде. Ну что, спать? Завтра отправимся в Аджиру.

Она постелила одеяла, улеглась под бочок к Рику, он обнял ее и нежно поцеловал, щекоча усами.

– Спокойной ночи, любовь моя.

– И тебе спокойной, Рыжий.

***

– Величайший поэт своего времени, Рикардо Риомболь создал несколько направлений в стихосложении, поднял исполнение баллад на новую высоту…

Тео дернула Ричарда за рукав. Он повернулся к ней – она показала глазами на двери, выходящие в парк при Ассамблее.

– Пойдем. Терпеть не могу пафосные речи.

Уцепившись за локоть сына, она поковыляла мимо толпившихся вокруг именитых бардов, студентов и просто любителей искусства, что собрались почтить память «Соловья Тэниела». Личину следовало блюсти, для окружающих она – старуха-баронесса, жена Великого Барда. Выйдя в парк, она, благо что вокруг никого не было, широким шагом двинулась к мраморной беседке, увитой плющом. Но, не дойдя до нее десяток шагов, застыла.

– Чего ты, мам?

– Видишь статую? Лежит в траве. Так до сих пор не подняли.

– И что с ней?

– Тут я влюбилась в твоего отца.

Ричи неловко замолчал. Тео постояла, разглядывая почти полностью оплетенную ползунком статую юноши с арфой, и губы ее дрожали. Затем она медленно побрела к беседке, щурясь на солнце. Уселась на скамью, достала из складок юбки трубку. Ричард уселся у ног матери.

– Мам?

– Да, Ричи.

– Я не понимал раньше, насколько это тяжело… Обещай мне, что не будешь переживать слишком сильно, когда… когда придет мое время.

– Ты просишь невозможного, Ричи. – Тео выпустила густой клуб ароматного дыма. – Тебе придется как-то перетерпеть мои «переживания».

– Да я не о том… То есть… Я говорю – «слишком» сильно, понимаешь?

– Понимаю. Хорошо, обещаю.

– Почитать что-нибудь… из папиного?

– Да, пожалуйста.

Ричард помолчал, а потом, чуть хриплым от волнения голосом, стал читать по памяти, нанизывая одну строчку на другую. Стихи о любви, и стихи о войне. О потерях и надежде, о выпивке и страстных дамах, о кинжалах в ночи и простых человеческих радостях, боли и страсти, о встречах и расставаниях. А мраморный юноша с арфой, одетый белыми звездчатыми цветами, лежал и тихонько улыбался.

Конец третьей книги