Евгения Белякова - Генка и Нинзя

1986

– Генка должен быть шпионом, – твердо сказал Витя. – Он кучерявый.

Генка покивал – не потому, что его убедил кучерявый довод, а потому, что он это и предложил, значит, ему и отдуваться.

Они собрались на пустыре уже ближе к вечеру. Под «своим» дубом; к нижней ветке его были привязаны качели – веревка с доской на конце. Пятеро ковбоев, мушкетеров, пиратов, индейцев – и Генка, новенький. Его семья переехала на Межевую улицу всего две недели назад, еще неделю он болел – самое глупое, что можно сделать, это подхватить ОРЗ в августе! – и не выходил во двор. Сидел на балконе, слушал радио, читал внеклассное, потом скучал. Но ему повезло – на соседнем балконе обнаружился Витька. Они как-то сразу сдружились. Обоим было по одиннадцать, оба любили книги про капитана Блада, Дюма, Купера и восхищались Глебом Жегловым.

Витя поручился за него перед своей «командой», немного покровительственно: «Хороший пацан, кучу всего знает из книжек». Поручительство главаря все приняли без споров. Витька еще раньше поделился с новым другом самой насущной проблемой: девчонки из двора напротив уже который раз били их в «казаках-разбойниках».

И дело было не в том, что их было больше – тут все честно, пять на пять, – или в какой-то их особой быстроте, или силе. Хотя Нинка – главная у девчонок, они ее звали «вожатая» (вкладывая несколько иной смысл, чем в пионерском лагере) была очень сильной, и драться умела. Все пацаны знали – Нинка первым ударом сразу бьет в глаз, кулачок у нее жесткий, острый, и бьет так быстро, что не успеваешь уследить. Многие пытались – поджидали момент, напрягались, готовые в секунду отпрянуть или присесть – и все без толку. Вот ты стоишь, весь звенишь, как струна, чувствуешь себя Чингачгуком, стремительным, как змея… А потом хлоп! – получаешь удар неведомо откуда, в глазах искры. У Нинки было прозвище «Ниндзя». Чтобы сочеталось с именем, произносить его надо было так: «Нин-зя».

– Я вам говорю, они по крышам бегают, – сказал белобрысый Леша, длинный, как жердь. – Потому каждый раз нас ловят, им сверху видно все.

Генка молчал, предоставляя разобраться Вите. Отец Гены был военный, потому он понимал субординацию, а Витька был их предводителем.

– Включи мозги, – грубо сказал Антон, у которого была «загранская» футболка с надписью «Mickey» и большеголовой мышью. – Они бы не успевали так быстро прибегать. Дом а тут четыре, пять этажей. Надо забежать наверх, успеть по крыше и еще вниз.

– А еще как бы они перепрыгивали с шестнадцатого дома на восемнадцатый? Перелетали? У них там самолет? – продолжил мелкий Славик. – Или их Карлсон переносит? – язвительно прибавил он.

Все засмеялись. И уже когда успокоились, Лёнька, который вечно запаздывал, заулыбался снова:

– Ха-ха, Карлсон… с пропеллером!

Все опять заржали, и Леша пнул Антона, как зачинщика. Тот довольно ухмыльнулся.

– Вобщем, так! – прервал веселье Витька. – Понятно, что они не по крышам, они какие-то ходы знают. В прошлый раз они убежали во двор с колонкой, – продолжил он, поясняя уже больше для Генки, – мы их прижали, хотели расстрелять, а там нет никого. И другого прохода нет. И лестницы на крышу тоже нет.

– И Карлсона, – добавил Лёнька, ожидая, что все опять засмеются. Он часто так делал – повторял удачные шутки за другими, надеясь получить свою часть славы. И почти всегда невпопад. Вот и сейчас – все только равнодушно шикнули на него, даже Леша.

Витя продолжил, обводя глазами своих «бойцов»:

– Генку они не знают, он сегодня первый раз вообще гулять вышел. Он будет, как Штирлиц. Расскажи им, Генка.

Мальчишки притихли – Штирлица знали и уважали все.

– Ну, – начал Гена, чуть волнуясь, – вы знаете, что Штирлиц был у врагов, притворялся немцем, чтобы добывать сведения. Вот и я подумал – можно было бы к ним попроситься и выведать, где они ходят так незаметно. А Витя сказал, что…

– Я сказал, что они только девчонок берут! – Вмешался Витя. – Так что будет шпионаж с конспирацией, вот!

– Не конспирация… это маскировка. – Генка вздохнул. – Неважно. Мне только надо платье раздобыть… моего размера.

Мальчишки призадумались. Все они смотрели на Гену со смесью восхищения и жалости. Вообще-то, если бы он просто так вздумал напялить девчачье платье – его бы запрезирали и высмеивали бы потом все лето, а то и два, причем жестоко. Но шпионаж… Штирлиц… это было круто. Но и жалко его было – хоть и для благородного дела, но платье…