Дмитрий Старицкий: Горец. Оружейный барон

Из гондолы вывалились четыре черные фигурки и полетели отвесно к земле намного быстрее падающего по глиссаде горящего дирижабля.

– Из двух смертей выбирают ту, которая легче, – философски заметил матрос – пулеметчик и спросил меня. – Срезать их?

– Незачем. Сами разобьются, – ответил я.

Но тут одна за другой фигурки расцветали белыми бутонами и через несколько секунд четыре круглых парашюта замедлили полет наших врагов.

– Ай, молодца, – восхитился я изобретательности царских инженеров. – Ну, это ж надо же…

Что и требовалось доказать вражеский дирижабль упал на нашей территории. Точнее упало то, что от него осталось. Немногое. Главное уцелела гондола – основные трофеи в ней.

Нам сверху прекрасно видно, как настегивая лошадей, с трех сторон к месту крушения воздушного судна несутся на полном скаку наши кавалеристы.

И наши и вражеские траншеи ожили, солдаты вылезли на брустверы и приветствовали нас бросанием в воздух головных уборов. Благодарили за незабываемое зрелище.

Но нашим радоваться победе по уставу положено, а вот глядя на ликующих островитян, мне подумалось, что Щетинпорт они по итогам войны – если удержат город за собой – царцам не отдадут. Такой торговый форпост на континенте им и самим нужен. Золотая миля торгового тракта как‑никак. Может даже и не будут включать его непосредственно в свое Соединенное королевство, а создадут послушный «гордый и независимый» лимитроф, типа наших прибалтик. А что? Этакое порто – франко. И торговый транзит под контролем, и оффшор для желающих укрыть наворованное, и простор контрабанды, а также свора шавок на прикорме с одинаковой силой гавкающих как на нас, так и на царцев – на кого хозяева натравят… И конечно же отстойник для всякой масти диссидентов и террористов с континента, которых у себя дома держать не комильфо. Я уже не говорю о том, что редко кто удержался бы от того, чтобы не поставить здесь мощный разведцентр. Очень удобное место.

Погода внезапно испортилась. Набежали густые облака. Пошел мокрый снег, который моментально смерзался на оболочке «Черного орла». Плотто был оптимистичен, заявляя, что от бомбового груза мы избавились, так что перетяжеление конструкции нам не грозит. Однако по его озабоченному взгляду я понял, что что‑то идет не так.

Дирижабль все норовил клюнуть носом и на вертикальном штурвале стояли уже стразу два матроса – одному было не вытянуть рули. Сил не хватало.

Снегопад быстро кончился, но его смерзшаяся корка так и осталась на оболочке корпуса.

– Снижаемся, – недовольно приказал командор.

Я так понял, что это было у него вынужденно решение, дирижабль и так тянуло вниз и он терял высоту сам. Без приказов.

– Вынужденная посадка? – спросил я.

– Да. Вот думаю куда приткнуться.

– Впереди разъезд, – показал я на карте. – Там большие поля и телеграф. И там штаб генерала Аршфорта. Так что горячий ужин и теплый прием гарантирую. Как и то, что нас выпнут оттуда в Будвиц с первой же оказией. По крайней мере, меня.

– Лучше бы наоборот, прислали бы с города моих матросов из аэродромной команды, которые давно научились счищать лед с корпуса, – проворчал Плотто..

– Главное, Вит, что там есть телеграф, по которому обо всем можно договориться.

– Решено. Идем на вынужденную посадку у разъезда, – принял решение командор и пошел по гондоле раздавать указания.

При подходе к разъезду, на который мы плыли в небесах, ориентируясь по «компасу Кагановича» то есть в пределах видимости железной дороги, услышали сильный грохот с кормы воздушного судна.

Вернувшийся из задней гондолы боцман пробасил.

– Господин командор, с лопастей пропеллеров срываются просто глыбы льда и бьют по обшивке корпуса. Шпангоуты погнуты.

– Как ведет себя оболочка, боцман?

– Пока держится, господин командор. Но что будет дальше, я не поручусь.

– Спускаемся, – приказал Плотто. – Как можно положе держать глиссаду. А то нос тяжелый стал. Боцман. Пошли людей заделывать пробоины в оболочке баллона.

– Есть, господин командор, – валенки боцмана мелькнули в верхнем люке гондолы.

За боцманом скрылись в чреве «Черного дракона» матросы подвахтерной смены.

Но через десять минут одного матроса принесли обратно с тяжелой раной головы. Крупные куски льда на пропеллере кончились и он отстреливался по оболочке мелкими ледяными «пулями» которые пробивали не только внешнюю обшивку дирижабля но и оболочку кормовых баллонетов, один из которых питал паровую машину. Матросу такая ледяная «пуля» пробила толстую меховую шапку на вате и сильно разбила голову.