Андрей Посняков - Корона бургундов

– Я – Гунтамунд-тунгин, – посмотрев на князя, величественно представился старец. – Ты – Радомир-хевдинг?

– Ну я, – предчувствуя что-то недоброе, нахмурился князь. – А что такое?

Гунтамунд кивнул на сухопарго:

– Сей достойнейший человек, Варсоней-торговец, принес нашему повелителю жалобу на твоих людей, сегодняшней ночью совершивших у него покражу.

– Что-о?! – удивленно переспросил Рад. – Быков, что ли, увели?

– Украли молодую рабыню. Утром открылось все, слуги купца случайно опознали одну молодую девицу – она их ночью и отвлекла, а с нею – твоего воина.

– Кого же именно?

– Он не назвал своего имени. Сказал, будет говорить только в присутствии своего князя.

– Хорошо, идем, – хевдинг отрывисто кивнул и обернулся, махнув рукой Хукбольду. – Бери двух новичков-данов и пошли со мной. Быстро.

Даны – Готбальд и Ракса – оказались чем-то похожими друг на друга парнями, одинаково светловолосыми, худыми, но жилистыми. И очень юными – лет, может, по пятнадцать-четырнадцать. Впрочем, держались они весьма уверенно, посматривая вокруг, словно молодые задиристые волчата. У Гутбальда был меч, у Ракса – копье, скорее даже рогатина – длиной метра полтора, с листовидным лезвием, коми можно было и рубить и колоть. Страшное оружие в умелых руках. Оба парня уже обзавелись дорогими плащами из местных тканей, и сверкающими римскими доспехами – значит, бились достойно, раз смогли захватить трофеи.

– Сюда, – оглянулся на ходу старец. – Вон, к тому дубу.

Радомир издалека еще увидал стоявших у дуба Керновию и Скорьку. Оба были связаны и находились под охраною вооруженных мечами и копьями воинов.

– Ну? – подойдя, по-словенски спросил князь. – И что тут происходит? Быстро говори – в чем провинились?

Скорька пожал плечами и улыбнулся разбитыми в кровь губами:

– Да ни в чем, княже. Просто наш проводник выкрал какую-то девчонку, а подумали почему-то на нас, схватили. Я отбивался и… Если б не Керновия…

– Твой человек просто неистовый, хевдинг! – взглянув на Радомира, недобро прищурился тунгин (так готы да и вообще все германцы именовали судей). – Едва мы схватили девчонку, даже не схватили, а просто хотели поговорить, как он выскочил, словно дикий зверь, накинулся… Что он тебе сказал?

– Невольницу украл не он. Кто – не знает. Какой-то парень, кажется, галл. Надо среди торговцев искать, там много подобного народу трется. А наших воинов облыжно в чем ни попадя обвинять – то не только мне, самому конунгу поруха!

– Ну, ладно, ладно, – помялся старик. – Сам же конунг и приказал разобраться.

Стоявшие за спиной Радомира даны неожиданно захихикали. Спросили по-готски:

– Дозволь сказать?

– Чего смеетесь, черти? – недовольно обернулся князь. – Ну, говорите, чего хотели!

– Тот, кто украл – совершил нехорошее, недостойное, дело!

– Вот-вот, – явно обрадовался, как видно, понимавший по-готски купец.

– Ему надо было вначале убить торговца, а потом забрать все! Это – достойно воина, в этом – доблесть. Клянусь Одином и Тором, мы бы так и сделали, верно, Ракса?

– Ну-ну? – тунгин посмотрел на ланов с неожиданным оживлением. – Вы говорите, надо было сначала убить? А потом? Убивать уже после кражи – поздно?

– Убивать никогда не поздно, достойнейший, – даны переглянулись, видать, нравилось им внимание столь почтенных людей, лестно было. – В соседних с нашими землях недавно был такой случай: один славный воин, прельстившись, тайно похитил у одного купца кусок серебра величиной с лошадиную голову.

– Ого!

– Похитил под горячую руку, а немного погодя устыдился своего поступка – ведь, так уж вышло, он стал вором! Позор!

– Да-да, позор!

– Тогда, подумав, сей воин смыл позор кровью – он снова явился в дом того купца и оттяпал ему голову своей разящей секирой! И забрал все! А позор – смыл. Ведь теперь серебро стало не краденым, а законной добычей.

– Так-так, – тунгин явно обрадовался, он почему-то уже не казался князю таким уж строгим. – Славные обычаи, славные законы. Надеюсь, твой человек все понял.

– Не понял, так я ему объясню.

– Эй, эй, – опасливо взвизгнул купец. – Это что еще за законы такие? Языческие?

– А у нас других нет, – пряча усмешку в усах, Гунтамунд-тунгин широко развел руки. – Ведь наш конунг – язычник. Так какие же могут быть законы? Значит, ты, уважаемый Варсоней-торговец, обвиняешь этого воина в том, что он…

Работорговец замахал руками:

– Постой, постой, о, достойнеший. Ни в чем таком я его не обвинял. Не он крал – даю, но он – способствовал.