Игорь Федорцов - Сталкер-югенд

− С первой волной справились. Отстоим вторую, считай живы. Кто останутся. — рассуждал Варуша отвлечь Богуша. − Они придут. Темнота их союзник.

Херовый из Варуши прогнозист. Была и вторая и третья атаки. Гусятник повидал немало схваток, и с людьми и нелюдьми. Именно опыт подсказывал нелогичность действий врага. Там где оставалось дожать совсем чуть-чуть, отступали. Где сопротивление держалось уверенно, усиливали нажим. Словно не видели обходных путей, маневра, перспектив. За дураков их считать не следовало. Тогда чего они добивались? Чего хотели?

«Был бы Головач…, «− пожалел Варуша об отсутствии боевого командира.

Инспектируя позиции, он все больше убеждался в обоснованности своих подозрений. Было над чем поломать голову, над чем подумать. Времени только не было.

− Богуш! Там это…, − прилетел из ночи посыльный.

«Коппель?» − Варуша сразу не признал бывшего соратника. Крепко же его…

− Оставь, некогда мне. С сыном прощаюсь, − отмахнулся Богуш.

− Алекс там… отходит….

Богуш кинулся бежать, грузно переваливаясь с ноги на ногу. Варуша не хотел идти, но пришлось.

Юноша лежал на плаще, зажимая живот.

− Ну-ка, парень, − подсел Варуша, осторожно убирая руки с раны. Такого не доводилось видеть. Будто кто-то вырезал в брюшине круг. Не просто пырнул, а именно вырезал. Как консервную банку вскрыл.

− Лихо тебя паренек уделали.

− Врача сюда! Живо! — забегал вокруг Богуш.

Никто не пошевелился. Вольно ему врача требовать. Сам же отказался принять в обоз. Взнос мал.

− Видел кто? — спросили Варуша Алекса и остальных, рассматривая порезанные в лапшу (самое точное название) внутренности. Ни один доктор не заштопает такое.

− Что делать? — срывающимся голосом спросил Богуш. — Делать что?

− Что делать? Да как обычно, − поднялся Варуша. — Это облегчит, − он достал и подкурил «дирижабль». — А это, − протянул нанимателю пистолет, — избавит от лишних мук.

«От лишней волокиты» − вот что хотел сказать гусятник. Его поняли.

− Ты спятил? Ты спятил? Ты соображаешь своей тупой башкой? − орал Богуш, замахиваясь на наемника. — Ты… Ты…

− А вы говорите, не пойму? Очень даже. Помните? Про шлюху.

Богуш сник, он не признавал правоты наемника. Он бы не признал ничьей правоты, только как это поможет сыну. Не поможет. Уповать на бога? Глупо. Если всю сознательную жизнь вспоминал о нем только в мате, то сейчас к чему?

Варуша неуверен, в состоянии ли Богуш прикончить отпрыска. Так и так ведь загнется. Скорее всего неспособен. А он? Запросто. Чего мучить? Лишний час… полчаса ничего не изменят и ничего не прибавят. Хорошая эпитафия украшает камень, но не покойника.

− На-ка, хлебни, − Богуш попробовал влить в рот раненного коньяк из фляжки. Настоящий коньяк. Из того безвременья, когда его еще выпускали, ценили и восхищались. Нынче атрибут престижа. Высшая марка. Высший шик. Показатель положения…

− Не надо пап, − Алекс сжал руку отцу.

Варуша не вмешивался. Алкоголь и дирижабль вещи не предсказуемые.

− Надо… попустит… Утром, что-нибудь придумаем. Верхом отправлю. Так скорее. Не далеко осталось, − врал Богуш. Не сыну. Себе. А что ему оставалось. Одна ночь и нет у него никого. Одна ночь!

− Да…. конечно…., − не перечил раненный.

− Все устроится. Все…, − шептал Богуш. Плакать он не плакал, давно разучился.

Алекс прикрыл глаза, наслаждаясь мягкой мутностью в сознании. Когда теплые волны перекатываются с верху вниз и снизу вверх, встречаясь где-то под сердцем. Прибой небывалой истомы и неги. Однако, опьянений не помешал Алексу соображать и действовать быстро. Он выхватил отцовский пистолет с пояса, клацнул предохранителем и, не раздумывая, пальнул себе в лоб. Помедли он, Богуш успел бы помешать.

− Он лучше, чем мы думали, − покивал головой Варуша.

− Слушай, ты…, − Богуш сник. Он ведь и вправду считал сына слюнтяем. Не на что негожим. Оказывается, доказать обратное, Алексу пришлось умереть. − Оставьте меня.

− Не тяните с погребением.

− Уйди. Все.

− Им еще повезло. Не сожрут, − сказал, удаляясь Варуша.

Наемник знал, о чем говорил. Погребенные достанутся земле. И только ей. Кто бы добавил − памяти. Но будет ли кому помнить?

Два часа по меркам жизни очень мало. По стандартам войны — много. Два часа отдыха и покоя. Не льется кровь, не звучат выстрелы, горит огонь Два часа прошли… пролетели.

Натиск и скорость. Фронт выгнулся, просел, распался на зоны. Кто мог, от безнадежных раненых до подростков участвовали в бою. Смерть не оставляет выбора, воевать или отсидеться.