Владимир Горбачев - Темные пространства

Некоторое время я сидел, тупо уставившись в визор и двигая вверх и вниз рычажок громкости. Я закрыл глаза и заставил мышцы расслабиться. «Ты ведь видел вещи и пострашнее, не правда ли? — говорил я себе. — И спустя два часа еще увидишь. Успокойся».

Спустя несколько минут я снова включил визор и еще раз просмотрел запись, уменьшив скорость вдвое. В некоторых местах я останавливал изображение, желая разглядеть какую-нибудь деталь. Просмотрев пленку пятый или шестой раз, я выключил аппарат.

Я заметил многое, ускользнувшее от внимания при первом просмотре. Я заметил висевшие в простенках между окнами картины и панно на задней стене. Я заметил, что на женщине был лишь халат, надетый на голое тело, а на ее дочери — ночная рубашка, и обе были босы. В ужасном крике, доносившемся с улицы, я различил-таки отдельные голоса; какая-то женщина не переставая кричала: «Ира! Ирочка!». Еще я разглядел под лестницей дверь в соседнюю комнату; там на полу, спиной ко мне, сидел мужчина; он делал резкие движения правой рукой, словно отмахивался от мух. Я несколько раз просматривал этот кадр, прежде чем понял: сидящий не отмахивался, а бил. Небольшим предметом, чем-то вроде отвертки, он раз за разом наносил удары, очевидно, по собственным ногам и животу. От него в сторону двери уже тянулась темная струйка, а он все колол и колол.

И еще я заметил, что на втором окне (оно попало в кадр лишь при последнем рывке камеры) штора так и не была задернута. Хозяйка дома, как видно, не успела довести задуманное до конца и правильно применить выработанный ею самой рецепт защиты от безумия — хотя вряд ли задернутая штора помогла бы ее семье. Во всяком случае, я хорошо видел окно, и за этим окном стояла темная южная ночь: ни зарева, ни одного отблеска — ничего.

— Нет, я решительно отказываюсь идти в таком виде! — заявил доктор. — Полицейские могут так работать, пожарные могут — хотя не вижу, что здесь делать пожарным, — а я не могу. Если меня взяли в головную группу, значит, моя помощь необходима, я правильно понимаю? Но в этой резине я не могу говорить с людьми, не могу их успокоить — я могу их только пугать. И потом, как я понял, ваши анализаторы ничего не показывают?

— Отставить! — грозно скомандовал полковник. — Что значит не показывают? Психакс вон тоже не показывали. Мало ли какая дрянь здесь может быть!

Он сделал движение к психотерапевту, чтобы помешать ему, но не успел — тишайший доктор Завадски отпрыгнул и с неожиданной ловкостью стащил противогаз.

Все застыли, наблюдая за ним. Доктор, с маской в руке, с взъерошенными волосами, несколько раз глубоко вздохнул и замер, словно к чему-то прислушиваясь.

— В крайнем случае вы будете иметь еще одного пациента, — сказал он, обращаясь к полковнику. — Это не страшно. Уверяю вас, я не буйный.

Однако ничего пугающего с ним не происходило, доктор не спешил превращаться в пациента. Тогда мы с полковником, не сговариваясь, тоже стащили маски, а за нами это сделали и остальные.

— А все же так нельзя, — пробормотал полковник, ни к кому конкретно не обращаясь. — Наверное, дым уже рассеялся. Но в земле все равно должен остаться. И в воде тоже. Надышаться можно за милую душу. Ну что, теперь все готовы?

От пригорка, на котором мы стояли, до окраины поселка оставалось не более двухсот метров. Ничто не указывало на то, что с его обитателями случилась беда. Все так же грелись на солнце пирамидальные, овальные или же — реже — обычные двухэтажные дома, так же реяли над ними флаги, а кое-где плавали в небе обвешанные колокольчиками и эоловыми арфами привязанные аэростаты самых причудливых форм и цветов — эта новинка, изобретенная здесь, в Китеже, быстро вошла в моду, и мне уже приходилось встречать ярких дракончиков и пестрых попугаев в хмуром небе над Юрьевцем.

Необычное это было место и необычные люди его населяли. Новый Китеж был основан 12 лет назад как поселок общины «Дом Гармонии». Руководитель общины Максим Путинцев имел весьма противоречивую репутацию. Одни считали его гением, пророком, другие — амбициозным чудаком, если не сумасшедшим. А кем еще прикажете считать человека, убежденного в собственном бессмертии и обещающего дать его своим ученикам — по крайней мере лучшим из них? Человека, заявляющего, что ему известны последние тайны бытия и секреты некоего неизвестного учения и что он готов указать путь спасения для всего человечества? Этот путь Учитель Максим (так его называли члены общины) видел в непрерывной творчестве, в отдаче всего себя делу созидания. Творящий, согласно его учению, приближается к Богу, отрекающийся от творения — к смерти. Посему в «Доме Гармонии» творили все. Каждый созидал что мог — кто новые понятия или образы, кто собственное тело. В Китеже ваяли, писали, делали видео, ставили спектакли, били рекорды, предсказывали будущее — всех занятий его обитателей я просто не знал. Себе самому Путинцев отводил роль воспитателя, если хотите, творца людей новой генерации, «третьей ступени», как он это называл; кроме того, он был талантливым скульптором и художником.