Лиза Генри - Темное пространство

Я очень старался напиться.

Сделав глоток Хуперского самогона, я поморщился сначала от вкуса, а потом оттого, что обжег язык, и чуть не заплевал вербовочный плакат, висевший на стене склада. «Вступай в ряды героев и спаси Землю!» Чушь собачья.

Скорее всего на плакатах просто не поместилось: «Вступай в ряды героев и стань гребаным пушечным мясом для пришельцев». Или «Вступай в ряды героев, дай пришельцам тебя похитить, и пусть Безликий кошмар выпотрошит твои мозги такими способами, каких ты даже не можешь себе представить». Ну, вспомните Камерона Раштона.

Мы как раз недавно говорили о нем. Каждый раз о нем. Он был типичной темой для беседы в такие вечера. Шел под номером три в этом довольно коротком гребаном списке.

Сначала мы обсуждали девушек. Не таких, которых видели во плоти, а девушек из журналов, с огромными буферами, пухлыми губами, сонными глазами, с таким видом, будто их всю ночь трахали, а теперь они недовольны оттого, что парень наконец-то вышел. Мы очень много говорили об этих девушках. И само собой это были просто слова. Всех нас призвали в шестнадцать. Кто-то, возможно, дома даже успел переспать с какой-нибудь девчонкой, но мы точно не трахали моделей с картинок, пока у тех глаза в кучку не собирались. Любой, кто заявлял, что спал с такой — просто брехло.

После девушек мы переходили на офицеров — тех, которые на этой неделе нас особенно ненавидели, и на то, что мы, само собой, ничем это не заслужили. А они — просто ублюдки от природы и без нашивок не были бы такими уж крутыми. Один на один мы бы их точно уделали. Хотя это, конечно, тоже только на словах.

Замыкали список Камерон Раштон и Безликие. Невозможно было отделить одно от другого.

— Безликие разберут тебя на частицы, — сказал Хупер, забирая у меня бутылку. — Молекула за молекулой, и ты будешь чувствовать каждый разрез.

Впрочем, Хупер был чокнутым.

Он работал на внешнем поясе, в трубах.

Я ненавидел трубы. Мне не нравилось ощущать, что от асфиксии меня отделяет лишь маленькая шлюзовая камера. Трубами называли тоннели, ведущие из ангаров на внешнем поясе прямо в черноту. Из труб выпускали Ястребов.

Я бы вообще не совался на внешний пояс, если бы мог. Я предпочитал держаться на внутреннем, поближе к ядру. Вообще-то, вряд ли в ядре было много безопаснее, но я себя чувствовал гораздо спокойнее. В трубах мне казалось, что я начинаю задыхаться.

— Это невозможно, — фыркнул Чезари.

— Неправда. Это нанотехнологии! — Хупер был техником, так что, вполне возможно, знал о чем говорит. Но того факта, что он псих, это не отменяло. Частично оттого, что полжизни он провел, дыша растворителями и выхлопными газами, а частично — потому, что готовил самогон с помощью газоочистителей, но Хупер был гораздо более не в себе, чем все мы вместе взятые. Он пробыл на станции куда дольше. Хупер отслужил уже восемь лет из десяти обязательных, а восемь лет в консервной банке без женщин — это очень долго.

Правительство заявило, что женщины — слишком ценны, чтобы ими рисковать, так что на станциях те больше не служили. Гребаное правительство. Гребаные Безликие.

— Это нанотехнологии! — повторил Хупер. — Так ведь, Гаррет?

И почему, черт его подери, он спрашивает именно меня?

— Точь-в-точь как те, что сейчас разрабатывают для медиков-техников!

Мне не хотелось, чтобы меня втягивали во все это дерьмо. Я пришел напиться и поиграть в карты, но Хупер, видимо, принял меня за судебного эксперта. Я пожал плечами.

— Я читал в медицинском журнале, что у нас изобрели наноботов, которых можно впрыснуть прямо в сердце. Однако это не значит, что такое есть и у Безликих.

Я ненавидел это слово. Что если я запнусь от страха, и все станут смеяться? Или вдруг то, во что я верил ребенком, правда — назови их, и они появятся? Как демоны из страшилок, которые я слышал, или кошмаров, что мне снились.

— Готов поспорить, что у них и покруче имеется! И Камерона Раштона они наверняка вскрывали с помощью таких!

Чезари закатил глаза.

— Они не вскрывали Камерона Раштона, Хупер. Они забрали его, чтобы изготовить биологическое оружие против нас!

Это было логичнее, чем теория Хупера, но тоже не слишком успокаивало.

— Ага, — кивнул тот. — А после этого они разберут его на молекулы!

Самое худшее в том, что он, скорее всего, прав.

— Так ведь, эй, Гаррет? Гаррет? — спросил он. Когда я не ответил сразу, он позвал меня по имени. — Эй, Брэйди?