Владимир Горбачев - Темные пространства

Как-то он случайно стал свидетелем моей беседы с одним из постояльцев — тому требовались утешение и поддержка. Максим осторожно дал понять, что он, пожалуй, мог бы тоже помочь в таких случаях. Я ничего не сказал на это. Однако спустя какое-то время к нам прибыл один человек, находившийся в глубокой депрессии. Вообще-то я не должен был допускать его в Обитель, у нее иные задачи, но у меня не хватило духу отказать. Я пригласил Путинцева. С каким тактом, с какой силой убеждения провел он первую беседу с этим постояльцем! А спустя некоторое время я заметил, что к нему за советом и утешением стали обращаться и другие — постояльцы, рабочие, обслуживающие Обитель, стали приходить люди из таежных поселков… Поначалу я радовался за него и за Обитель, но как-то, проходя по роще свиданий, увидел целую толпу, человек, наверное, двадцать, которые сидели в ожидании Путинцева. Я понял, что срок его пребывания в Обители подошел к концу, о чем и сказал ему. Подумав, он согласился со мной, попросил прощения за невольный выход за рамки нашего Устава и незаметно удалился. А вскоре я узнал о создании «Дома Гармонии» и строительстве Нового Китежа. Я искренне порадовался за него. Он точно нашел свое место; это жизнерадостное учение, которое он создал, было так на него похоже! Так вы говорите, он погиб, и этот Крафт…

— Может быть, — сказал я, — хотя я не уверен, что это тот же человек. Так это точно, что они не встречались здесь?

— Говорю вам, Путинцев прибыл год спустя.

— А он никогда в разговорах не упоминал Крафта или похожего на него человека?

— Он вообще никогда не говорил о своем прошлом.

— А вы не рассказывали о том, что здесь случилось до него?

— Нет.

Спрашивать было больше не о чем. Я поднялся, но не уходил. Опять, как и с отцом Афанасием, в рассказе Сандерса было какое-то противоречие, которое я чувствовал, но не мог сформулировать. Я уже взялся за ручку двери, но обернулся.

— Путинцев прибыл к вам из Тибета, из буддийского монастыря. Это как-то сказалось на нем?

— Тибет? — удивился Сандерс. — Никогда бы не подумал. Никакого стремления к нирване в нем не было. Он все время говорил о творчестве, созидании, был убежден, что человек обречен на творение и себя, и мира, что он может все изменить. Это был какой-то титанизм, но, знаете, такой светлый, без желания сокрушать богов и вообще кого-то. Надеюсь, я вам помог?

Я поблагодарил философа, ставшего привратником, и направился к флайеру. Я уже достиг арки, когда услышал сзади крик и, обернувшись, увидел, что Сандерс спешит ко мне.

— Чуть не забыл, — сказал он, тяжело дыша, — ведь я хотел… Вот, возьмите…

Флайер летел на юг. Неровным пятнистым ковром проплывала внизу тайга. Вскоре это великолепие кончится, пойдут безжизненные просторы Гоби, а затем Тибет. Я взглянул на рисунок, который вручил мне Сандерс. Философ оказался хорошим художником. На его рисунке ночной гость Путинцева был меньше похож на демона из преисподней. Такого, пожалуй, легче узнать. И еще у него появилось имя — пусть ложное, придуманное, но это все же лучше, чем ничего. А главное — возникли словечки, какие-то характерные черты, образ действий. Зловещий контур наполнялся содержанием, я начал ощущать того, за кем охотился, — непременное условие успеха. Самое время взяться за другое направление, указанное Риманом, и поискать эпизоды, схожие с китежским. Этим можно заняться прямо сейчас. Лишь на минуту отвлекусь от расследования — можно? — и займусь.

Я повернул к себе визор и вызвал Янину. Мы не виделись почти двое суток, и сейчас, когда возникла небольшая пауза, я сразу ощутил давление этой разлуки. Она говорила, что отправляется куда-то в здешние места, значит, разница во времени будет не очень большой, во всяком случае, я ее не разбужу, чего она не любит.

Экран мигнул, и на нем возник печальный человечек. С видом крайнего сожаления он развел руками и покачал головой. Он извинялся. Кажется, он готов был зарыдать оттого, что вынужден сообщить мне неприятную новость. Появление этого трогательного персонажа (плод нашей с Яниной фантазии) означало, что абонент в настоящий момент занят и к разговору не расположен. Я продиктовал доктору Богемиусу (так мы назвали нашего секретаря) короткое послание, в общей форме сообщив, чем я занимаюсь и как соскучился, и отключился. Спустя какое-то время можно будет попробовать еще раз. Я настроил вычислитель и запросил цетральный архив.