Александр Накул - Карантин

Марыся бросила на Шоно ещё один подозрительный взгляд и пошла внутрь. А он – следом за ней.

Ноги ступали по припорошенной снегом мощёной дорожке. За спиной захлопнулась калитка, и Шоно успел разглядеть в приглушённом свете красного фонаря, что задняя сторона калитки обвита паутиной металлических пластин, а над узким, как амбразура, окошечком – стальной крест.

Фонарь погас. Хозяйка степенно обогнула гостей и зашагала к дому. Фонарь она уже погасила и шагала по привычке, как ходят ослепшие по знакомым местам.

Парадная дверь снаружи обита чёрным дерматином, кажется, будто её украли из многоквартирного дома. В палисаднике темно, но на неё падает отсвет рыжего фонаря. Шоно сразу догадался – обивка не просто так. Там, под фальшивой чёрной кожей – такой же узор, как внутри калитки.

Они поднялись в прихожую. Дверь закрылась, в абсолютной темноте трижды повернулся ключ. И только потом зажгли свет.

Шоно впервые увидел хозяйку.

Старость почти не обезобразила пани Ядвигу Туровску – но всё равно от неё веяло жутью. Она была одета в длинное тёмное платье с серебряными знаками – такие носили в XIX веке и называли их тогда капоты. Морщинистое умное лицо – словно с гравюры Дюрера.

Она была ещё крепкой, почти несокрушимой – но это была несокрушимость старого вывороченного пня, который плотно засел в земле и уверен, что проживёт вечно.

Вдоль белорусского пограничья – или Памежжа, как эти места называют по-польски, – ещё уцелели и доживают своё белорусские поляки. С каждым годом их всё меньше, один за другим они переселяются через границу или на тот свет. Вы никогда не опознаете их в автобусе, у них такие же лица, цвет кожи и волосы. От местных жителей их отличает только упёртый католицизм, шляхетский гонор и некоторые тайны прошлого.

– Добры вечур, пани Туровская, – произнёс Шоно.

– Шоно, наш милый Шоно… Наконец-то я вижу тебя, живого! Какой ты большой, какой ты хороший… Смотри на него, Марыся, это – герой! Самый обычный. Казалось бы, азиат, монгол – но даже монголы бывают героями.

Шоно впервые заулыбался.

– Перестаньте. Я ничего ещё не сделал.

– Мы будем пить кофе, а ты нам будешь рассказывать.

Изнутри домик был похож на квартиру – только планировка чуть необычная. Двери с матовыми стёклами вели в жилые комнаты, дощатые полы накрыты коврами. Только пахло землёй и воздух был сырой и спёртый, как в погребе.

На кухне их дожидался тёплый красный кофейник – пани Туровская, как и подобает польскому патриоту, считала чаи бесполезной травкой.

Пожелтевшие чашки с пастушками застали, должно быть, ещё начэльника паньства Юзефа Пилсудского.

Свет на кухне горел, но ставни на окнах были закрыты и шторы опущены, словно во время войны. Ни лучика света не падало на заваленный снегом двор, так что снаружи дом выглядел полностью мёртвым.

Тёмная, как нефть, струя кофе.

– Рассказывай, Шоно, рассказывай. Сколько свиней ты отправил в ад?

– Что вы говорите, пани Туровская…

– Я читаю газеты, я смотрю новости. Я знаю, что сейчас там творится. Там, на Донбассе…

Шоно смотрел в чашку.

– Я никогда не был на Донбассе, пани Туровская.

– Понимаю, понимаю. Вам нельзя говорить. Но я же смотрю новости. Там были бурятские дивизии, правда?

– Это какой-то дурак выдумал. Для американцев каких-нибудь. Посмотрел, какие раньше бывали войска, и насочинял про конных водолазов.

– Буряты – отважные ребята. Они были конницей, а теперь танкисты. Чтобы пойти в танкисты, нужен крепкий череп.

– Монголы не совсем буряты.

– А кто ты?

– В моём случае это слишком запутано. Я не разбираюсь в политике.

– В наше время каждый, кто взял оружие – политик. Винтовка рождает власть.

– Но эту власть заберут те, кто раздаёт винтовки.

– Ты слишком умный. У такого власть не заберут.

Шоно пил кофе.

– Скажи, – продолжала старуха, – а про Тарасово – тоже неправда?

– А что там случилось?

– Ты должен это знать. Это было по телевизору, в газетах, везде.

– Я не читаю газеты. Там всегда очень мрачные новости.

– Третий по величине арсенал Украинской армии. Это под Луцком. Снаряды, ракеты, бомбы, гранаты. Кассетные фосфорные боеприпасы, которых официально не существует. И что-то ещё. По это даже не говорят. Только слухи.

– Те, кто пересказывает слухи, знают очень мало.

– Но ты знаешь больше. И правильно делаешь, что не говоришь. Они уже начали сажать всех, кто там воевал. Даже не смотрят, за кого воевал. Власти боятся людей с оружием.