Виктор Глумов - Глазами Зоны

– Хочешь сказать, что Зона – женщина, и сейчас у нее… кхм… те самые дни?

– А что, не похоже? Тоже всякие циклы, выбросы, там… Это мы так сердимся на кого-то. Непредсказуемость, изменчивость и в то же время постоянство.

Девушка предложила недопитый стакан Дыму, тот мотнул головой – видимо, не хотел лишать ее удовольствия. Даже в зеленоватом свете фонаря было видно, как она раскраснелась, глаза ее заблестели. А если Кузя права?..

Дым вытащил из нагрудного кармана чекушку дешевой водки, налил полстакана Себру, тот выпил без промедления, крякнул, заел огурцом. Лаки от выпивки отказался. Когда он садился к чужому столу, то не поделился с приютившими его людьми своими припасами, потому что тогда даже не вспомнил про них, а теперь заворочалась совесть. Дым, вон, бормотухой перебивается, когда у Лаки в рюкзаке – «Джэк Дэниэлз», да не какая-то бурда местного разлива, а породистый виски, американский.

Но он отлично знал свою главную слабость: стоило выпить пятьдесят граммов чего бы то ни было, и душа его разворачивалась, начинала переть из тела, как тесто из миски, все женщины превращались в гурий, мужики – в братьев, хотелось одарить всех, и чтоб никто не ушел обиженным. Лаки уже выпил немного портвейна, и мысленно устремился к виски, но не чтоб напиться, а чтоб поделиться прекрасным с попутчиками. Ведь он в запертом подвале, в обществе суровых сталкеров, а значит, возможность расправить крылья и начудить стремилась к нулю – зачем себя сдерживать?

Поднявшись с пола и размяв затекшие ноги, он вытащил из рюкзака кусок вяленой говядины, овечьего сыра, пучок петрушки и тандырную лепешку, когда покупал ее у узбечки на рынке, лепешка была еще горячей. Он положил лакомства на общий стол и сказал:

– Вы простите, но с головой совсем худо было, паранойя одолела. Вот, только что осенило… Угощайтесь.

Он водрузил бутылку на стол, оглядел лица. Дым остался равнодушным, Кузя вскинула бровь, у Себра оказалась очень выразительная мимика, глаза загорелись, он хлопнул в ладоши:

– Опа! Вот это я понимаю, гуляем!

– Ты с утра гуляешь, – буркнул Дым.

Себр обернулся к нему, наморщил лоб так, что дреды чуть поднялись, как поднимается хохолок у растревоженного попугая:

– Мне нужно, я облучился!

У всех в руках тотчас оказались пустые пластиковые стаканчики, которые Лаки без промедления наполнил. Сам он не расставался с серебряной рюмкой-наперстком, где ювелир выгравировал руны удачи, успеха и богатства. Дым, нарезающий лакомства дорогущим черным ножом, похожим на клюв хищной птицы, прищурился, рассматривая рюмку, качнул головой и сказал:

– Уверен, что у тебя еще припрятан пармезан или дорблю. И айфон последней модели.

– Не поверишь, пармезан еще утром съел, – парировал Лаки. – А сыр с плесенью не люблю. Ты считаешь меня выпендрёжником?

– Да, – не стал лукавить Дым.

– А ты, Кузя?

Девушка вскинула бровь и честно ответила:

– Мне это ново… Ладно, скажу: я женщина, а любой женщине нравится все красивое, вкусное и блестящее, так что не осуждаю, это точно. Но чтоб все было в разумных пределах.

– Вооот! – Лаки поднял перст и сделал глоток. – Что еще раз подтверждает твою теорию: Зона – женщина, ей тоже все это нравится, поэтому она меня и оберегает, ведь я тут один такой.

Виски растекся по венам, согрел и успокоил. Захотелось говорить, говорить, говорить… И Лаки продолжил:

– Частенько слышу, что мне завидуют, везению моему…

– Да, – подтвердила Кузя. – Я, вот, ни разу ничего не выиграла в лотерею, с артами не везет… Уверена, что халява – такая же сказка, как Дед Мороз, ничего мне не дается легко…

Лаки махнул рукой:

– С тобой все понятно, баба бабе завидует. Но вот ты, Дым… Ну почему вы все притворяетесь бедолагами, пьете всякую дрянь, вечно прибедняетесь… То есть к жизни относитесь скупо, вот и она для вас… жалеет, что ли. Ты ж, Дым, как и все сталкеры, далеко не бедный, один нож твой стоит, как дешевая машина, но и ты туда же! А ведь жизнь, она как бумеранг: ты радуешься, ей с того перепадает, и она тебя одаривает. Скупость – это грех, я щедрый, вот меня Зона и любит, да и сама судьба, она ж тоже баба.

Дым криво усмехнулся:

– Ты не щедрый, а просто с детством не распрощался, кичливость твоя – дешевые понты, пьешь то же говно, платишь за этикетку и гордишься этим, виски твой – на вкус такая же дрянь, как водка, и печень от него так же отваливается, – он поиграл ножом, прищурился. – Нравится?

– Видишь, и тебе человеческое не чуждо, – улыбнулся Лаки. – Дай взглянуть!