Виктор Глумов: Солдаты Омеги (сборник)

На выезде из деревни Артур остановил сендер. На посту — никого, совсем обнаглели, даже на рев мотора не отреагировали. Перепились, что ли? Пришлось вылезать.

— Грымза! Рябой! — заорал он и пнул ржавые ворота. — Ползуна вам в зад! Выпустите меня!

Из дозорной башни высунулась рожа. Кто это, Артур в темноте не разобрал.

— Сейчас-сейчас… — Затопали по лестнице, скрипнула клепаная-переклепаная дверь. — Чаво тебе эт на ночь глядя? Куды несёть?

— Твое дело за дорогой следить. Ты пьян? Второй где?

Грымза потеребил кучерявые волосы, похожие на воронье гнездо, и махнул на металлические опоры башни:

— Дык там, холодно жеж!

— Дыхни!

И Грымза решительно шагнул вперед. И дыхнул. Лучше бы он стоял подальше — вонь была такая, что Артур отшатнулся. Дозорный, однако, оказался трезв. Скукожившись, Грымза засеменил к воротам. Лязгнул засов, створки отворились со ржавым скрежетом, утонувшим в реве движка.

Разбрызгивая грязь четырьмя огромными колесами, сендер понесся по дороге, зажатой между холмами. Еще несколько сезонов назад никто не мог вот так спокойно разъезжать ночью по Пустоши. Только своих беспредельщиков перестреляешь — новые объявляются. Артур не понимал, чем живут кетчеры; иногда казалось, что мирного населения на всех грабителей не хватит. Избавление пришло неожиданно: за соседним холмом омеговцы выстроили гарнизон, всю шушеру перебили, и Артуров отец зажировал. Постоялый двор, бордель, манисовая ферма… И землепашцев подмял: они ему — еду, он еду — омеговцам. И конечно, часть еды — торговцам «налево». Все не нажрется, все ему мало. Р-р-раздери его мутант!

Вдалеке появились штыри столбов, черные на фоне посеребренных луной облаков. Вот она, свалка. Свет фар выхватывал из темноты машины, смятые неведомой силой. Некоторые словно расплавились и распластались на земле огромными ржавыми пятнами, кое-где сквозь них пробивалась трава.

Артур затормозил, вышел из сендера, юркнул в бронированный самоход с провалившейся крышей, откинул люк в полу: схрон на месте — два дробовика, запас патронов и сухари. Да, сейчас вроде бы спокойно, но вдруг набегут мутанты с юга? Когда было большое нашествие, он прятался тут с родителями и с семьей Романа. Чудом тогда уцелели: ферму мутанты сожгли, манисов угнали, животину под нож пустили и тут же съели. Хорошо, на полях что-то сохранилось, иначе фермеры, вернувшиеся на пепелище, с голоду перемерли бы.

Сплоченные одной бедой, Роман и Артур с тех пор друзья не разлей вода. В детстве их называли День и Вечер. Светловолосый улыбчивый Роман — Денёк, смуглый черноглазый Артур, соответственно, Вечерок. Потом они повзрослели и выросли из прозвищ, а контраст остался; правда, привычки, любимые жесты и слова сделались со временем общими, одинаковыми.

На свалке что-то скрипело, шуршало, потом раздался лязг, грохот, истошно заверещала крыса. Артур, вылезая из самохода, вздрогнул, столько в предсмертном крике было отчаяния. На миг воцарилась тишина — обитатели свалки прислушивались, пытались понять, не грозит ли им опасность. Артур вынул пистолет — здесь всякое бывает, в прежние времена чуть ли не каждый день приходилось от кетчеров отбиваться.

Донесся мерный рокот движка. Роман едет. Рокот ближе, ближе… С выключенными фарами ползет, осторожничает. Фыркнув, двигатель заглох. В свете луны подъехавший сендер казался порождением свалки, да им и был по сути дела — огромные колеса, каркас, сваренный из труб… От сендера к Артуру метнулась тень.

— Роман?

— Я это, я. — Друг улыбнулся от уха до уха — блеснули крепкие ровные зубы. — Чего кислый такой? Может, по пиву? У меня кувшин с собой, хорошее такое пиво, забористое.

Если бы он знал, ах, если бы знал!..

— Я случайно услышал… Батя с Битым разговаривал, — как можно спокойнее сказал Артур и замер, выжидая.

Роман подобрался, как панцирник перед прыжком. Будь у него шерсть — дыбом встала бы. Он пошуршал в кармане, вытащил бумагу. Свернув папиросу, чиркнул зажигалкой, затянулся. Красный уголек высветил его сосредоточенное лицо. Роман затянулся еще раз, выпустил дым через нос и только тогда переспросил:

— С Битым?

— Не догадываешься, о чем? — Артур сунул в рот травинку, разжевал и сплюнул — горькая. Он не курил, ему запах табака не нравился. И кашлять надрывно, как папочка Шакал по утрам, не хотелось.