Тимур Машуков - Ненаследный сын императора. Часть 1 [СИ]

— Хоть немного покоя, хоть чуть-чуть… — шептал я сам себе, прикрыв глаза от боли, раздирающей сердце.

Закрыв за собой дверь своей спальни, я попытался отсечь все события сегодняшнего дня. Но голове кружил хоровод страшных картинок — Владимир со зверским оскалом, ломающий шею беззащитной Даше, её обмякшее, безжизненное тело на моих руках, лица императора и канцлера… Ни об одном своём слове, произнесенном сегодня, я не жалел. Пора было раскрыть карты, показать зубы… Больше я не позволю творить бесчинства, прикрывая их императорской волей. И только невыносимо горько было осознавать — чтобы избавиться, наконец, от постыдного страха и нерешительности, понадобилась такая страшная жертва. И сколько бы жизней мне не удалось впредь спасти, одна эта — самая драгоценная, самая важная для меня, была утеряна безвозвратно. И этот грех, тяжким грузом легший на мою душу, мне нести до самого конца. Хотя, — невесело усмехнулся я, — не факт, что этого конца мне придется ждать долго.

Мои тягостные размышления прервал шум и непонятная возня, неясно доносившиеся из-за плотно закрытых дверей. Внезапно они распахнулись, в комнату влетел запыхавшийся гвардеец из моей личной стражи, на бегу придерживающий бьющую но ноге церемониальную саблю со змеящимся по ножнам узором из слабо светящихся рун.

— Ваше Высочество! Император… — он перевел дух, с каким-то непонятным чувством глядя на меня, — Император, ваш батюшка, скончался!

Я медленно поднялся, выпрямился. В голове промелькнула мысль: — Значит, Громов сделал свой выбор!

Стремительным шагом я снова приближался к кабинету императора. В помещении было людно, вокруг тела Александра суетились лекари, у входа топтались караульные, явно не понимающие, что делать и куда бежать. В кресле, сгорбившись, сидел Громов, обхватив голову руками.

— Владимир Алексеевич… — тихо окликнул я его.

Канцлер поднял голову, на миг наши взгляды скрестились, словно шпаги, высекая искры. Я видел в его глазах отчаянный, злой вызов и жуткую безысходность. С невольным сочувствием я подумал, что сегодняшний день на нас обоих оставил неизгладимый отпечаток, от которого не избавиться уже никогда.

Громов моргнул, потом порывисто вскочил, притянул меня к себе.

— Вот так, Алешенька! Как неожиданно, кто бы мог подумать! Сердечный приступ… Ах, как тяжело! Он не выдержал… Ещё один грех на душу Владимира!..

Голос, дрожащий от переживаний и наполненный болью, резко контрастировал с цепким, внимательным взглядом, украдкой пробежавшим по всем присутствующим. Версия выдвинута, виновный найден, решение принято — понял я. И наши объятия сейчас, на виду гвардейцев, это прилюдная демонстрация нашего единства, того, что он признает меня наследником и готов поддерживать. Что ж, для начала — этого больше чем достаточно!

Вдруг послышался шум, караульные у входа расступились, и в кабинет влетела Софья Андреевна. С дрожащими губами она смотрела на тело мужа, не решаясь подойти ближе. Протянула в мою сторону руку, точно ища поддержки. Я осторожно взял ее, нежно пожав. Единственный человек, который любил и любит меня, невзирая ни на что. Сейчас её терзает та же боль, что и меня, мы оба потеряли сегодня дорогих сердцу людей. Она приникла ко мне, всхлипывая, и я вдруг, окончательно сломавшись, зарыдал в её объятиях. Императрица, поглаживая меня по голове, словно маленького, что-то бессвязно шептала в утешение, считая, что эти слезы — по отцу. Я же оплакивал Дашу, оплакивал свою беззаботную юность, свою невинность. Ведь сегодня я лично, своими руками убил человека и сознательно поспособствовал смерти другого. И чувствовал, что никогда уже не стану прежним.

Серый день, ставший переломным в судьбе Российской империи, достиг середины. Низко нависшее небо мягкими подбрюшьями мрачных снеговых облаков, казалось, вот-вот зацепит верхушки деревьев, повиснет на тонком золоченом шпиле Адмиралтейства.

Слухи о поразительных событиях, потрясших дворец, распространялись по столице с огромной скоростью. Всюду были приспущены флаги с траурной каймой, закрыты двери увеселительных заведений и торговых лавок, пугало безлюдье на улицах. Кто-то отсиживался под защитой родных стен, кто-то устремлялся в ближайшую церковь, старые воины в отставке хмуро чистили оружие, проверяли боевые и защитные артефакты.

По брусчатой мостовой, очищенной от снега, бодро катился неприметный экипаж безо всяких опознавательных знаков. Лёгкое шевеление плотной темной занавески на оконце говорило о том, что кто-то украдкой изучает виды Санкт-Петербурга… Но невесело встречала столица таинственных гостей.