— Теперь тебе отсюда живым не выйти! Пусть это будет последним, что я сделаю, но я лично придушу тебя! Так, как это надо было сделать сразу после твоего рождения!!!
И в этот миг по кабинету пронеслась молния.
— Не сметь!!! Мальчишка прав! Ты зарвался! Империя превыше всего! До чего ты готов довести страну в угоду своей родительской любви? Сейчас ты уничтожишь пацана — и получишь бунт, какого ещё не видела Россия! Я же предупреждал!
Александр потрясенно смотрел на своего друга, пятясь от него.
— Я устал постоянно прикрывать твои оплошности! Я устал выгораживать подонка, которого ты воспитал! Я — Громов!!!
В воздухе запахло грозой, по фигуре канцлера пробегали крошечные молнии, в его глазах плясал электрический отблеск… Взревев, он тряхнул руками, одна из сорвавшихся молний пронеслась совсем рядом с императором, вторая… По ярким вспышкам на теле Александра, я понимал, что срабатывают, перегорая от мощи Громова, защитные артефакты. Третья, миновав все заслоны, угодила точно в грудь. Император застыл на пару секунд, потом обмякнув, свалился с глухим стуком на пол.
Канцлер, придя в себя, ошеломленно взирал на неподвижную фигуру российского самодержца… Потом перевел взгляд на меня:
— Ты-ы-ы… Ты же видел! Это случайность! Я… Я не мог!
Приступ ярости, охвативший его ранее, сменился отчаянием. Упав рядом с телом императора на колени, он затравленно смотрел на него, боясь прикоснуться. Я нехотя сдвинулся с места, наклонился и пощупал пульс. Спустя пару секунд я почувствовал, как легко трепыхнулась жилка под моими пальцами.
— Жив. — угрюмо обронил я. — К лучшему ли это — не знаю. Вызывайте лекарей.
Поднялся и повернулся к выходу. Внезапно Громов схватил меня за рукав.
— Ты. Ничего. Не видел. Понял? Ты знаешь, что я этого не хотел!
Я горько усмехнулся.
— А что видели вы? Пока император не в себе — скажем, от горя — вы будете решать судьбу Владимира. И более того, сейчас может решится и судьба империи… Вы готовы помочь взойти на трон человеку, не знающему ни жалости, ни сострадания, не способного отвечать за свои поступки — только потому, что он — Романов? Вы любите Россию, вы живете ею. Так откройте глаза!
— И что ты предлагаешь? Рвешься к власти? Что можешь дать империи ты, последыш финских мятежников?
— В душе я больше русский, чем вы! Я мог бы искать убежища заграницей, я мог бы просить помощи у моих, весьма могущественных союзников — но это мне не понадобится! Для всего народа я — Романов! И это моя страна! И я взойду на престол под приветственные крики простого народа, при поддержке гвардейского Императорского полка! Хотя бы для того, чтобы не допустить кровопролития и бунта, что ждут страну, если Владимир попытается взять власть в свои руки! И вы должны сейчас решить — вы вместе со мной будете трудиться на благо империи или примете заслуженную кару за покушение на особу императорских кровей…
Я кивнул на бессознательное тело императора. И задумчиво обронил, направляясь к выходу:
— Думайте, Владимир Алексеевич. И кто знает, что будет для вас лучше — чтобы император поправился или… — Я красноречиво взглянул в его глаза, полные смятения. Потом закончил: — Все в ваших руках.
Закрыв за собой дверь, я увидел толпу гвардейцев, обеспокоенно смотрящих на меня. От явного сочувствия, что читалось в глазах бравых вояк, сопровождавших меня в моем недавнем шествии со скорбной ношей, во мне снова всколыхнулось горе. Я яростно сжал зубы — нет! Не сейчас!
— Ваше высочество… — помявшись, обратился один, — что же решил император? Неужели наследнику вновь все сойдет с рук?
Остальные загомонили, взволнованно переговариваясь. Молодой парнишка, отчаянно покраснев, выкрикнул: — Не допустим! На штыки!.. — от волнения дав петуха, сбился, на его глазах выступили злые слезы…
Я обвел тяжелым взглядом всех. С таких разных лиц — совсем юных, с ярким румянцем, и опытных, отмеченных возрастом и непростой жизнью — на меня взирали горящие одинаковой верой и надеждой глаза.
— За поддержку благодарю. Но и самосуда не позволю! Существуют законы и убийца ответит по всей их строгости, невзирая на титулы! В этом я даю вам слово. Я — Алексей Романов!
Переждав волну одобрительных выкриков, я продолжил:
— Императору стало плохо от всего случившегося. Сейчас с ним канцлер, князь Громов. Позже они объявят своё решение о судьбе Владимира Александровича.
Развернувшись, я отправился в сторону своих комнат. Я чувствовал, что достиг предела своей выдержки, своего самообладания. Мне жизненно необходимо было остаться одному — никого не видеть и не слышать.
Читать дальше