Александр Верт - Правила борьбы

Уже видя вулкан, Виту понял, что обгорел. Кожу жгло и на лице, и на плечах, даже на бедрах, но от этого становилось легче, словно это доказывало, что он еще хоть что-то может чувствовать.

Теперь он вспомнить не мог, как пролетел мимо мин, и не пытался творить никакой дикости, просто ехал к скале, а потом мимо нее к базе, поглядывая на кровавую Зену, уползающую за горизонт.

Дежурным оказался Кирк. Он выглянул со своего поста над навесом, но меньше всего Виту хотел сейчас с кем-то говорить. Он приложил палец к губам, моля лысого великана не шуметь. Ему вдруг стало страшно, что он сорвется прямо сейчас, если Кирк скажет хоть слово, о чем угодно.

Кирк будто бы понял, кивнул и просто продолжил следить за пустыней – тихой, как никогда, ну или это Виту оглох настолько, что не слышал за день ничего, кроме шума двигателя, ровного ворчания хорошо работающей машины, а ведь все почему? Да потому, что они с Кастером все машины в порядок привели, они теперь работали очень тихо и исправно.

«Мы с ним молодцы», – думал Виту, останавливал машину и заходил под навес, стараясь не шуметь.

Там тоже было тихо. Все, видимо, спали, забившись каждый в свой угол, подальше от Кастера.

Он лежал в самом центре пещеры на вырванном заднем сидении взорвавшейся машины. Сломанная левая нога в подобии шины лежала на подставленном ящике, рядом с сидения свисало то, что осталось от правой. Кровавое месиво от нее отрезали и даже перебинтовали культю, как-то добившись чистых бинтов. Это, может, внушало бы надежду, если бы не вид самого Кастера – серо-зеленого, с темными разводами на руках, с синими губами и непривычно острым носом.

Рядом на полу спал Берг, подложив под голову руку. Виту мысленно говорил ему спасибо, обходя и опускаясь на колени возле сидения и таза с водой. В нем плавали тряпки со следами крови. От одного взгляда на них в горле у Виту снова появлялась наждачка, а в груди поднимался жар. Он ловил одну из тряпок и прикасался ей к губам. Это тут же отрезвляло, било запахом пота в нос, холодило губы и трогало что-то еще живое в груди.

Он убирал тряпку и касался руки Кастера – уже не горячей, а скорее холодной, но улавливал тяжелое прерывистое дыхание. Грудь упрямого мальчишки вздрагивала, поднимаясь на вдохе, и буквально падала на выдохе, словно дышал он рывками, преодолевая невозможное.

– Эй, малыш, ты меня слышишь? – спрашивал Виту очень тихо.

Кастеру всегда не нравилось, когда его так называют, но как-то иначе говорить язык не поворачивался. Глупый упрямый малыш – вот он кто, мальчишка, который все это время его ждал, даже теперь смерть от себя гнал всеми силами из чистого упрямства.

За это Виту особенно сильно его любил, это делало их похожими, и если бы они вдруг поменялись местами, Виту предпочел бы умереть на руках у Кастера, а не в одиночку, с улыбкой, а не в судорожной агонии, как бы это ни было страшно.

Оставаться после этого будет труднее, но Виту был к этому готов. Из холодного бесчувствия в нем вдруг вырывалась нежность, которую он явно отдал не сполна.

Кажется, именно на нее Кастер отзывался, приоткрывал глаза и пытался улыбнуться. Выходило плохо, криво, болезненно, но Виту улыбался в ответ.

– Где ты был? – едва слышно спрашивал Кастер.

Виту ему не отвечал, потому что ответа у него не было, он нигде не был, его самого просто не было, ну или он был не в себе все это время, и только рядом с ним, наконец, очнулся, смог почувствовать самое ценное и самое важное.

– Очень больно? – спрашивал он.

– Очень, – честно отвечал Кастер. – Все больно.

Он уже не пытался играть перед Виту в самого сильного и смелого: не видел смысла, просто хотел остаться собой и остаться в памяти настоящим, даже если безногим.

Кастер видел, что осталось от его ноги, видел даже ее лежащей в стороне, вернее ботинок и кровавый фарш с костями, и его трясло от ужаса и боли, а теперь было уже все равно.

– Сейчас станет легче, – обещал Виту.

Он отпускал руку Кастера и тому на миг стало страшно, но ненадолго. Виту достал из кармана коробочку с колючками и осторожно подавал ему одну из них.

– Держи, сможешь сам раскусить? – спрашивал он взволнованно, готовый если надо перетирать эти дурацкие колючки в кашу и давать их ложкой, только бы увидеть лицо, не искаженное болью, хотя бы в последний раз.

«Пожалуйста», – просил он мысленно, черт знает что, черти у кого, но просил снова и снова, и снова.

Кастер ловил колючку пересохшими губами и раскусывал, брызгая густым белесоватым соком.