Мария Стрелова - Нас больше нет

Марина с трудом поднялась и помогла встать своему спутнику. Он смотрел на нее своими огромными глазами, полными непонимания и отчаянья.

Алексеева помогла ему дойти до шоссе, утопая в сугробах. Парень без сил свалился на бетонный блок, припорошенный снегом, и замер.

Над городом разгорался восход. Скупое зимнее солнце пробивалось сквозь тучи, его лучи освещали дымящиеся шахты братской могилы последних выживших.

Несколько минут юноша и женщина сидели в тишине, она не смотрела на него, невидящим взглядом уставившись в никуда, он не решался прервать напряженное молчание. Лишь вдыхал полной грудью зараженный воздух, зная, что уже обречен. Запах снега и гари, настоящий, живой, аромат свободы, недоступный для загнанных под землю людей.

– Ну, спрашивай, – наконец, кивнула Марина, поворачиваясь к нему.

– Что произошло? Это твои очередные игры? – мрачно спросил Женя, с трудом подбирая связные слова.

– Нет. Игры кончились. Я взорвала бункер, – просто ответила Алексеева.

– Но почему? – простонал парень, не в силах принять еще одну страшную правду, открывшуюся ему. Все люди погибли. Хорошие и плохие, негодяи и мученики. Их больше нет. Так просто и так страшно. С этим невозможно жить, но умирать, зная правду, куда проще.

– Ты по-прежнему хочешь все знать, хотя каждый твой вопрос доставляет тебе невыносимые страдания. Что ж, перед смертью принято исповедоваться. Ты пытался разгадать меня, но никак не мог. Я и сама не в силах понять, кто же я на самом деле… – грустно сказала женщина. Она достала из кобуры пистолет и положила его к себе на колени.

Женя смотрел на нее со смесью ужаса и изумления. О, как он желал бы не ведать истины! Но как хотел ее узнать…

– Все эти годы я пыталась разобраться в себе. Бросалась в бой, пыталась спасти моих друзей, тех, кто был мне дорог, раз за разом падала, ошибалась и снова поднималась. Я проклинаю тот день, когда мы нашли пластохинон в разрушенной лаборатории Ольги Кругликовой. Если бы в тот день он достался полковнику и Геннадию, все было бы совсем иначе. Мы бы просто умерли от лучевой болезни, и это стало бы великим милосердием. Хотя бы по отношению ко мне и Григорию Николаевичу Кошкину, первому начальнику бункера в Раменках. Но нет. Двадцать лет мы существовали относительно безбедно. Опять же, за исключением меня. Я несла груз непосильной тайны и в какой-то момент сломалась под этой ношей. Пластохинон кончился. Мои дети мутировали, мне удалось добраться до Мытищ, родить сына, и только тогда зверь в сознании взял верх. О, это было высшее счастье – никакой ответственности, никаких мыслей и чувств, все примитивно просто, на инстинктах. Какое разочарование ждало меня впереди! Доктору Менгеле удалось вернуть мне рассудок и горькую память, все то, что так хотелось забыть. В какой-то момент я убедила себя, что наше сотрудничество – это шанс спасти все человечество. Я уверовала в эс-кей-кью и обещала во всем помогать Рябушеву. Тогда же мне пришлось первый раз за долгие годы переступить через себя вновь – я отдала тебя на растерзание, обвинила в поджоге, предала, хотя обещала сберечь. Это было больно. Ты искренне мне нравишься, Женя, и каждая твоя пролитая слеза была для меня пыткой. Разве есть наказание страшнее, чем быть виноватой? Разве чужая боль – не страшная кара? Прости меня, если сможешь, отпусти мне грехи. Полковник сказал мне, что я убиваю только тех, кого мне жалко. Палачу не место среди людей, а я – убийца. Те, кто подписывает расстрельные списки, куда благороднее, чем я, лишающая жизни людей из благих побуждений. Те хотя бы были честными. А мне трудно объяснить даже самой себе, что мною движет. Ты хочешь знать, зачем я взорвала бункер? Эксперименты полковника – фальшь и обман. Человечеству не место на поверхности. Чтобы мир мог возродиться, нужно убрать с лица земли лишай под названием человек. Полковник желал разделить общество на лучших и худших, чтобы одни правили, а другие служили, но кто знает, где добро, а где зло? Я считаю, что ты, единственный из всех нас, не был сволочью, а Рябушев с упорством, достойным лучшего применения, пытался свести с тобой счеты чисто из личной неприязни. И кто из нас прав? В убежище военных у власти оказались подлецы и негодяи. Они творили страшные вещи – по нашим меркам, – но оказывали, по их мнению, великую милость якобы плохим и слабым, оставляя их в живых. Есть вещи хуже смерти, в этом вы с Алексеем были правы. Но сама по себе смерть – это освобождение. Я казнила палачей и дала свободу несчастным, страдавшим под гнетом рабства. Люди рано или поздно вымрут сами, от болезней и нехватки ресурсов, но это будет долгий и мучительный конец, а так… Многие умерли во сне, даже не осознав, что это все. Я не верю в рай и ад, в циклы перерождения, их просто больше нет. Зато они наконец-то свободны.