Дэвид Вебер - У рифов Армагеддона

Стук в дверь Брейди Лаханга был настолько яростным, что разбудил его, несмотря на шум шторма.

Его первой реакцией была паника. Никто из шпионов не хочет услышать официальный стук в его дверь среди ночи, и он мог думать лишь о очень немногих неофициальных поручениях, которые могли бы привести к нему кого-нибудь такой ночью, как эта. Но затем его паника слегка ослабла. Когда агенты барона Волны Грома являлись брать вызвавшего подозрения шпиона, они редко бывали настолько вежливы, чтобы постучать. Во время таких посещений двери обычно раскалывались на осколки, хотя, в тех — редких — случаях, когда они разрушали дверь не того человека, потом они меняли их на очень хорошие.

Тем не менее было маловероятно, что тот, кто стучался в его дверь, был здесь по какому-то официальному делу, и он почувствовал, как его сердце забилось сильнее, когда он выбрался из кровати.

Он выбрал эти комнаты не просто потому, что они были близко к сердцу города, и даже не из-за пространства под крышей, где можно было разместить его птичник для виверн. Разумеется, это были важные факторы, но ещё более важным было то обстоятельство, что первой этаж здания днём был занят судовым поставщиком, а ночью он был пуст. Это давало Лахангу некоторую степень анонимности в тех случаях, когда он ожидал посетителей в нерабочее время. Он также сделал несколько дополнительных разумных изменений, не обсуждая их со своим арендодателем, и поэтому он приостановился перед дверью на лестничную площадку второго этажа и заглянул в незаметный глазок, который он пробурил сквозь стену.

В коридоре или на лестнице не было ламп. Поскольку после наступления темноты обычно не было никакого движения, не было никакого смысла рисковать из-за случайного пожара, который могла бы устроить бесхозная лампа или свеча. Но посетитель пришедший к Лахангу принёс фонарь с «бычьим глазом», и брови Лаханга поднялись, когда он узнал пришедшего человека при свете, исходящим из открытой заслонки фонаря.

Его первоначальная тревога вернулась, хотя и в менее острой версии. За последние несколько лет Марис Уиллимс передал ему несколько сообщений, и Лаханг знал, что герцог Тириен безоговорочно доверяет благоразумию своего мажордома. Но Уиллимс никогда не приходил посреди ночи без предупреждения или без каких-либо сигналов, которые Тириен и Лаханг придумали, чтобы предупреждать друг друга о том, что им нужно связаться. Неожиданные сообщения, подобные этому, особенно те, что несли такой риск разоблачения, были лишь немногим более желанными для опытного шпиона, чем грубые слуги Короны.

Он глубоко вздохнул, открыл дверь, оставив цепочку запертой для безопасности, и выглянул наружу.

— Что? — спросил он, его голос был грубым.

— У меня пакет от герцога, — ответил Уиллимс.

— Хорошо, давай его, — отрывисто сказал Лаханг, протягивая руку через щель.

— Он не пролезет, — рассудительно сказал Уиллимс, и вытащил из-под стекающего пончо толстую упаковку, завёрнутую от плохой погоды в промасленную кожу.

— Что это? — спросил Лаханг, уже дотянувшись до запора цепи.

— Он не сказал мне. — Уиллимс пожал плечами. — Однако в особняке были некоторые проблемы. Я не удивлюсь, если это документы, от которых он должен избавиться.

— Проблемы? — Глаза Лаханга заострились, и он полностью открыл дверь. — Что это за проблемы?

— Ничего, с чем мы не сможем справиться, я думаю, — сказал Уиллимс, вручая ему пакет. Шпион почти рассеянно взглянул на него, и глаза его так сфокусировались на лице Уиллимса, что он так и не заметил, как рука мажордома скользнула обратно под его пончо и снова появилась оттуда с кинжалом.

Даже тогда Лаханг всё ещё не замечал клинок. Фактически, он не видел его до тех пор, пока тот не разорвал ему горло в дымящемся потоке крови.

Главный агент князя Нармана в Черис свалился на пол с предсмертным хрипом, и Уиллимс поморщившись отступил назад, глядя на брызги на передней части своего пончо.

«Ну, неважно», — подумал он. Дождь должен смыть пятна достаточно быстро… точно так же, как смерть Лаханга смоет информацию о истинном покровителе Уиллимса, которую он мог бы предоставить следователям Волны Грома.

Теперь всё, что нужно было Уиллимсу — это самому вернуться в Изумруд.

Лицо Хааральда VII было жёстким и мрачным, маской рассерженной дисциплины, скрывающей скорбь. Его сын сидел рядом с ним за огромным столом в освещённом лампами зале Совета, и выражение лица Кайлеба ещё больше походило на маску, чем у его отца. Оба они смотрели, молчаливые и хмурые, как Мерлин и граф Серой Гавани вошли в дверь зала.