Дэвид Вебер - У рифов Армагеддона

Зала стала неподвижной, застывшей картиной, когда коленопреклонённый тесть встретил глаза кузена. Тишина растянулась на несколько секунд, почти на целую минуту, и уже отдалившийся гром тихо ворчал на заднем плане. Затем, наконец, ноздри Хааральда расширились, когда он глубоко вдохнул.

— Откуда ты знаешь, что они не были? — спросил он очень, очень мягко.

— Потому что Кельвин признался мне в этом, Ваше Величество. — Голос Серой Гавани, наконец, дрогнул, ослабленный вспомнившимся горем.

— Он признался в этом? — повторил Хааральд так, как будто теперь он просто не мог поверить собственным ушам.

— Ваше Величество, он признался, что попытка убийства Кайлеба изначально была его идеей, а не Нармана. Он сказал мне, что он должен был быть королём, а не вы. И поскольку я раскрыл, что он был под подозрением, он планировал убить вас и Кайлеба этой ночью вместо того, чтобы оказаться перед позором и бесчестьем совершённого им преступления. Он действительно верил, что может забрать трон себе, если только Вы, Кайлеб, и Бинжамин с его старшими следователями будете мертвы, и он пригласил меня присоединиться к нему в его предательстве.

— Я не верю в это, — категорично сказал Хааральд, но Мерлин услышал крошечный трепет в глубине этого жёсткого голоса.

— Ваше Величество, я говорю о своём зяте, — сказал Серая Гавань, его собственный голос и глаза были отчаявшимися. — Муже моей дочери, отце моих внуков. Я любил его, как если бы он был моим собственным сыном. Я любил его так сильно, что нарушил клятву, данную вам, чтобы предупредить его, что он под подозрением. Вы думаете я стал бы лгать о чём-то подобном этому? О чём-то, что причинит такую ужасную боль Женифир? Вы думаете, я убил бы отца своих внуков, если бы у меня был хоть какой-нибудь выбор?

Хааральд уставился на него, и выражение лица короля начало меняться. Его челюстные мышцы сжались в твёрдые желваки, а затем расслабились, щёки его поникли, и он, наконец, закрыл глаза. Единственная слеза скатилась по его правой щеке, и твёрдые, напряжённые плечи расслабились.

— Почему, Рейжис? — спросил он хрипло. — Почему ты и Бинжамин не пришли ко мне сразу, как только сейджин Мерлин рассказал вам это?

— Бинжамин — потому, что он не хотел причинить вам боль, Ваше Величество, — мягко сказал Серая Гавань. — А я — потому, что отказывался верить.

— И теперь это. — Хааральд снова открыл глаза и покачал головой. — Теперь это, Рейжис. Ты прав, это твоя вина, и ты нарушил свою клятву, когда пошёл предупредить возможного предателя, бывшего под подозрением. Если бы ты этого не сделал — если бы подождал — Кельвин всё ещё был бы жив. Мы могли бы ещё немало узнать от него, и он был бы жив. Мой кузен, почти мой брат, был бы жив.

Граф снова склонил голову, его плечи содрогнулись, но он ничего не сказал в свою защиту.

— Могу я сказать, Ваше Величество? — тихо спросил Мерлин, и глаза короля метнулись к его лицу. На мгновение они вспыхнули огненным гневом, но затем Хааральд заставил себя отбросить эту внезапную, непроизвольную ярость.

— Говори, — коротко приказал он.

— Ваше Величество, я сказал барону Волны Грома и графу Серой Гавани, что у меня не было никаких положительных доказательств того, что я подозревал о герцоге. Но если бы я обладал такими доказательствами, я бы положил их им в руки. Я не отдал бы их вам.

Глаза Хааральда опасно сверкнули, но Мерлин уверенно продолжил, удерживая сердитый взгляд короля.

— Он был вашим кузеном, Ваше Величество. Вы любили его, и я знал это. Не моим делом было рассказывать вам то, что причинило бы вам столько боли, но даже если бы это было так, я не имел понятия об истинной глубине его измены. Я рассказал вашим министрам, что я знал, что я подозревал, но даже я подозревал лишь часть полной правды, и у меня не было доказательств даже этого. Если они ошиблись в форме, в которой они отреагировали на то, что я рассказал им, то они делали это из-за беспокойства и из-за своей любви. Ни один из них не был готов уклониться от своего долга перед Короной, чтобы расследовать любые обвинения, какими бы абсурдными они ни были, и они действовали так, как делали это из своей любви к вам и их нежелания причинять вам боль.

— Барон Волна Грома инициировал это расследование, не сказав вам, потому что знал, насколько это обвинение ранит вас, если окажется обоснованным, и потому, что он хотел избавить вас от этой боли до тех пор, пока не узнает, что оно действительно было. И, так же, по меньшей мере частично, чтобы защитить ваши отношения с вашим кузеном, если эти обвинения окажутся необоснованными, он организовал дела так, чтобы вы могли обвинить его в том, что он продолжал действовать без вашего ведома, если герцог оказался бы невиновным и узнал, что он был под подозрением. И хотя граф категорически отказался поверить в то, что герцог мог быть предателем, он согласился с бароном Волны Грома, из своего долга перед вами, что обвинения должны быть расследованы. Если он действовал… неразумно в некотором отношении, это тоже было из-за любви — любви к вам и к его собственному зятю.