Денис Шабалов - Без права на ошибку

– Сначала с одним закончим, потом за другое возьмемся, – сказал Добрынин, заполняя пробирки на треть. – Отнесем на хутор. Пока Юка детей будет лечить, подумаем, что с этим делать.

– Вылечит, как думаешь? – с надеждой спросил Евгений.

– Вылечит. Вам, ребята, жутко повезло. Мы по пути сюда в поселок заезжали, а там, представляешь, – аж два академика живут. Медициной занимаются. А Юка – сама медик, ученый, да еще и талантливый. И про боевую химию немало знает… Меня самого как-то вытащила – я уж уходить начал, еще б минут пять и задохся совсем. Ан нет, видишь – живой стою.

– Ну дай-то бог, дай-то бог… – пробормотал Евгений. – По гроб жизни должны вам будем.

– Рассчитаемся, – сказал Добрынин. Он уже все понял и знал каков будет расчет. – Я скажу, как.

Прежде чем приступить к лечению, пришлось сходить до машины. В походной лаборатории, вскрыв пробирку под колпаком вытяжного шкафа [45] Вытяжной шкаф (на жаргоне химиков – тяга) предназначен для безопасной работы в лаборатории с вредными летучими веществами, которые удаляются из камеры шкафа в систему вытяжной вентиляции. , она выделила исходное вещество. Как и предполагалось, это была некая производная иприта, медленнее влияющая на организм, но более устойчивая и долгоиграющая. И это было хорошо. Действуй она быстрее – спасти детей они бы точно не успели. Но теперь шанс был и довольно неплохой. Добрынин, вспоминая свой поход по этим местам, был прямо-таки уверен, что все пройдет успешно.

На хуторе они прожили месяц: лечение поражения – дело медленное. Кожа, глаза, носоглотка и дыхательные пути, общее отравление организма… Вещество, попав в организм, разворачивалось постепенно, но неотвратимо. На четвертый день появилась светобоязнь и блефароспазм [46] Блефароспазм – непроизвольное сокращение круговой мышцы глаза, приводящее к стойкому спазматическому смыканию век. , а затем воспаление конъюнктивы – покраснели глаза, набухли веки, начались обильные выделения сначала желтого, а потом постепенно темнеющего гноя…. На пятый день присоединился сухой кашель – воспаление легких, переходящее в пневмонию. Пузырьки на коже тоже начали разрастаться и сливаться в большие, налитые жидкостью волдыри. Полезла вверх температура… Юка, уже зная, с чем имеет дело, была к этому готова и реагировала соответственно – прорвавшиеся волдыри чистились, кожа удалялась, не прорвавшиеся – дренировались в строжайших антисептических условиях, чтоб, не дай бог, не занести инфекцию. Накладывалась марлевая повязка с мазью, которая помимо препятствий инфицирования обладала еще и сильным обезболивающим эффектом. Что-то капала в глаза, обрабатывала вязкой жидкостью, полученной из различных корешков. При этом над каждым ребенком поставила сиделку, которые следили, чтобы ни в коем случае не закрывались глаза, что могло привести к возникновению слепоты. Температуру сбила разом, какой-то очень эффективной настойкой, приготовив ее в течение одного вечера. Воспаление легких – различными пенициллинами, полученными из мутировавшей плесени, целые культуры которых она выращивала в лаборатории в Новом Убежище. И – поила, поила, поила их зельями, выводящими отраву из организма, четыре раза в день по стакану вливая в каждого.

Они победили. Пик начался на пятую ночь – разом полезла температура, начались приступы захлебывающегося кашля, бред, открылись множественные кровотечения… Состояние всех пятерых было критическим и в эту ночь, и день за ней, не спал ни один обитатель хутора. К утру шестого дня полегчало, а к вечеру стало окончательно ясно, что болезнь постепенно начала сдавать позиции.

– Ну, теперь все. Отрава выведена, только последствия лечить, силы восстанавливать. Хуже уже не будет, – наблюдая, как женщины в очередной раз меняют постельное белье и повязки, сказала Юка. – Повезло, что в Руч зашли. Без своей тетради я бы вряд ли смогла…

– Повезло, что я тебя под Сердобском встретил, – помолчав, отозвался Добрынин. – Без тебя я бы вряд ли что-то смог…

Пока женщины занимались с ребятишками, мужское население хутора разобралось с боеголовками. Работали парами, посменно, по полчаса, не желая подолгу контактировать с отравой – иприт и его производные неплохо всасываются даже в резину ОЗК или противогазов, проникая таким образом к коже. Ямы наполнили березовыми поленьями, дающими огонь высокой температуры, и подожгли. Температура разложения иприта – сто семьдесят градусов, однако при этом образуются ядовитые пары. При температуре от пятисот таких паров почти не образуется и отрава разлагается полностью. Березовые поленья, дающие температуру до восьмисот градусов, справились превосходно – когда спустя сутки Добрынин вернулся назад и взял пробы черной обожженной земли из ям, концентрация отравы в них была минимальной.