Ольга Хожевец: Глиссада

Мужчина - я для себя уже решил, что это, наверное, и есть тот самый доктор Каминский, о котором мама частенько упоминала в письмах - потерянно топтался поодаль. Потом я краем глаза углядел, как он поднял торт и цветы, неловко пристроил все это на крылечко, а сам неуверенно двинулся к машине.

Я шепнул маме на ухо:

- Ма, твой кавалер удирает. Остановить?

Она сделала неясное движение - не то "да", не то "нет", я не понял; переспросил на всякий случай:

- Это Каминский?

Теперь мама уже кивнула определённо.

Я крикнул:

- Господин Каминский! Не убегайте!

Мама отчего-то разрыдалась сильнее, а доктор повернулся, улыбнулся и сказал:

- Тогда уж прихвачу из машины шампанское.

Потом мама растерянно искала свою сумочку, которая, как оказалось, всё время висела на тонком ремешке через плечо; в сумочке - ключ, который куда-то запропал... Сумочку решительно отобрал Каминский, вынул ключ из верхнего кармашка. Дверь тоже открыл он. И вообще взял на себя командование: первым делом набулькал маме коньяк в пузатую рюмку, пояснил, совсем как Док - "в медицинских целях!" - и заставил выпить. Поинтересовался:

- Данил, вам налить?

Я сказал:

- Давайте.

Он набулькал и мне, и себе.

Мама вдруг спохватилась:

- Данилка, ты голодный?

Я честно признался:

- Как зверь.

Мама ринулась на кухню. Ничего не вышло - всё падало у неё из рук, она разбила салатницу и уронила на пол мясо, и сунула картошку в посудомойку вместо картофелечистки. Я попытался отстранить её от этого процесса - прежде, чем она себе что-нибудь отрежет - и соорудить по-быстрому какой-нибудь бутерброд, но мама заплакала снова, растерянно держа на весу испачканные руки... Снова я её обнимал и утешал... В результате ужин тоже готовил Каминский.

Отплакавшись, мама спросила жалобно:

- Данилка, ты... вообще как? Надолго? В отпуск? Или...

И сама жутко испугалась собственного вопроса. Неужели подумала, что я сбежал?

Я сказал:

- Освободили досрочно.

Увидел по её глазам, что она то ли не поняла, то ли боится поверить, добавил:

- Мам, я насовсем.

У неё снова задрожали губы.

Признаться, даже для меня самого это звучало дико и невозможно.

Я ещё успел до ужина залезть в душ. Просто помыться я мог очень быстро: армейская привычка, никому не хочется оказаться намыленным во время тревоги. Но спешить не хотелось. Хотелось включить воду погорячее и стоять, ощущая, как она стекает с тела, и изучать заново знакомую до последней трещинки плитку на стене.

В душе меня и накрыло.

Закружилась голова, закружились хороводом стены. Ощущение, что сейчас я проснусь по тревоге в казарме, накатило всё сметающей волной; реальность поплыла под этим натиском и раскололась с тихим звоном. Я вдруг обнаружил себя сидящим на полу и держащимся за голову - совершенно мокрую голову, и лицо тоже было мокрым... Самое страшное, что какой-то отчётливый момент я не мог понять, где нахожусь и что вокруг меня - сон ли, явь ли.

Вода продолжала течь. Глубоко внутри затухала, вибрируя, гудящая тревожная струна.

Я встал, опираясь на стену, переключил воду на холодную. Сунул голову под быстро ставшую ледяной струю и стоял так долго - пока не вернул себе ощущение реальности происходящего. Потом открыл горячую. Снова холодную. И опять горячую...

От процесса меня отвлёк неуверенный стук в дверь и вопрос:

- Данилка, у тебя всё в порядке?

Я уже был достаточно в порядке, чтобы ответить. Крикнул:

- Мам, сообрази мне надеть что-нибудь! Домашнее, а?

Мама притащила целый ворох вещей - и моих старых, и романовых. Мои оказались коротки и узки в плечах, романовы - по-прежнему велики. Вот ещё проблема! Ладно сейчас, но в чем я завтра ходить-то буду? Робу, что ли, постирать? Я глянул на неопрятный комок песочно-коричневого, намозолившего глаз цвета - и решил оставить завтрашние проблемы на завтра. Наконец я надел братнины брюки, мягкие, вельветовые (штанины пришлось подвернуть, а в пояс вдеть ремень), и свой старый домашний свитер - бесформенный, растянутый-перерастянутый, но очень любимый. Спортивные тапочки, которые я когда-то использовал как домашние, тоже стали малы, и я натянул толстые вязаные носки, да так в носках и пошёл. Ну не в армейских же ботинках, в самом деле, по дому расхаживать? А всяких там шлёпанцев у нас отродясь не водилось.

Всё-таки, как дома хорошо.

Каминский оказался спецом в приготовлении пищи - ароматный, дразнящий мясной запах половодьем растекался по всему дому. На стол мы накрывали втроём, совместными усилиями, весело сталкиваясь локтями и роняя вилки; я украдкой таскал лакомые кусочки с блюда с закусками, и в какой-то момент мама привычным, отработанным многократными упражнениями движением шлёпнула меня по пальцам. Я засмеялся, а она опять чуть не заревела... Спас ситуацию доктор - тут же тоже стащил что-то со стола, я - следом, он - снова, мама сказала: "Ну, я так с вами не играю. Может, вообще на ходу ужинать будем?" Слезы как-то проглотились...