Эдуард Пашнев Картошка

Нож валялся в одном месте, кепка в другом, Хлюпа лежал в сугробе. Ребята, опасливо оглядываясь, уходили от него. Хлюпа сел, стукнул зло и бессильно кулаками по земле. Камень лежал рядом с ним, Хлюпа его поднял, хотел еще раз догнать ребят, но они не убегали, а спокойно уходили. Даже оглядываться перестали. Со всей силой, которая в нем была, Хлюпа швырнул камень в ограду парка. Ограда отбросила камень назад на дорогу.

Хрустел под ногами снежок. Приближалось белое здание больницы, посеребренное инеем. Юрка подошел к нему, поднялся по ступенькам, потянул на себя парадную двустворчатую дверь. Она была заперта. Юрка подергал, постучал в стекло. Никто не вышел.

Юрка спустился со ступенек, обошел здание больницы вокруг. Безмолвно стояли белые деревья. Белое морозное утро хрустело и звенело под ногами, как хрустели и звенели стекла под ногами милиционеров и санитаров.

Дверь одного из служебных подъездов была приоткрыта. Она вела в подвал, в мрачный коридор, заполненный старыми столами на колесиках, какими-то аппаратами. Пройдя из конца в конец весь этот длинный подвальный коридор, Юрка поднялся по ступенькам к дверям, ведущим в белый коридорчик приемного отделения.

— Мальчик! — удивилась нянечка. — Как ты сюда попал? Сюда нельзя.

— Пропустите меня, пожалуйста. У меня тут мама.

— Сюда нельзя, чудной ты какой!

— Мама моя, понимаете?

— Да понимаю я, — ответила нянечка, — только нельзя сюда. — Она посмотрела в обе стороны коридора. — Сейчас я дам тебе халат. Сюда потом повесишь. Запомнил? — Юрка кивнул. — Она в каком отделении?

— Я не знаю, — ответил Юрка, надевая халат. — Ее вчера привезли. После аварии. В трамвай машина врезалась.

— После аварии? К нам привезли?

— Да! Сюда! Сказали: «Завтра приходи». А дверь закрыта.

— Закрыта, — согласилась нянечка. — У нас приемные часы с двух. Ты лучше приходи с двух.

Дрогнувшими руками она попыталась снять с него халат. Но Юрка не отдал.

— Нет, я сейчас пойду.

— Подожди, куда ты пойдешь?

— Зачем вы пускаете посторонних? — По коридору стремительно шла высокая женщина, врач. — Мальчик, вернись.

— Да он не посторонний, — сказала то ли с грустью, то ли с досадой нянечка. — Это сын той, из трамвая.

— Мне только передать, — оробел Юрка. — Передайте, пожалуйста. — Он протянул десятку, склеенную двумя полосками крест-накрест.

Строгая женщина взяла его за плечо, подвела к вешалке, помогла снять халат.

— Пожалуйста, — еще раз попросил Юрка, протягивая десятку.

— Не могу я передать, — с болью в голосе произнесла женщина. — Не могу я у тебя взять эти деньги.

Юрка смотрел на нее большими непонимающими глазами. И чем дольше он на нее смотрел, тем больше становились его глаза. Нянечка погладила Юрку по голове. Это прикосновение было ему неприятно. Он мотнул головой, надел шапку и вышел на улицу. Но тут же бегом вернулся назад. У дверей приемного отделения кроме нянечки и врача появились еще несколько женщин в халатах. Они стояли и смотрели вслед ушедшему мальчику. И вдруг он снова возник перед ними.

— Нет, вы передайте, — сунул Юрка с отчаянием десятку в руку врача. Голос его дрогнул, на глазах выступили слезы.

— Не могу я.

— Нет, вы, пожалуйста, возьмите и передайте!

Он совал ей деньги, торопливо, лихорадочно, боясь, что она не возьмет. И тогда строгая высокая женщина взяла у него склеенную десятку, давая возможность мальчишке передохнуть, не ослепнуть, не умереть тут же от горя. А Юрка, получив слабую надежду на то, что мама жива, выбежал через длинный подвальный коридор на улицу. Он торопился убежать, чтобы ему не вернули деньги назад. Но на улице горе навалилось на него всей тяжестью. Он шел вдоль белой стены больницы, покрытой блестящими крупинками изморози, и покачивался под непосильной тяжестью. Он шел, маленький, несчастный в этом огромном, замершем мире. Оказавшись за углом, он прислонился головой к стене и, раскинув руки, ухватился за колючую изморозь белой стены, чтобы не упасть.