Геннадий Башунов - Продавцы грёз. Том второй

А я начинал нервничать. К Северному двигалось трое моих противников, и если хоть один из них застукает меня с цепями на руках… Не думаю, что у меня будет много шансов.

Что ж, мне не придется чистить туалеты, и противников я встречу, имея при себе хотя бы кухонный нож. Меня хотят отмыть и вывести мне вшей. Быть может, нормально покормят. Я даже почувствовал некоторую радость. Пока прийти в себя. А потом уже можно будет думать и о побеге, и о предстоящей битве.

— Четыре? — возопил Гир, отвлекая меня от воспоминаний. — Да это грабеж!

— Вообще-то, я сказала три с половиной.

Я цыкнул, едва сдерживая злость. В прошлый раз меня отказались покупать за три тысячи триста кредитов. Если Гир продолжит гнуть цену, сидеть мне на цепи в ожидании казни, по-другому и не скажешь.

— Четыре, и ни кредитом меньше. Ищите других дураков.

Покупательница молчала несколько секунд, которые для меня превратились в часы. Но, наконец, последовал ответ, после которого у меня отлегло от сердца:

— Хорошо. Три восемьсот.

— Восемьсот двадцать пять.

— Нет, просто три восемьсот. Спина меченая. Значит, не такой он уж и смирный. Да и я люблю гладкую кожу.

— Эх, если бы не моя доброта… Идет. Но деньги вперед.

— Отсчитаю, не беспокойся. Расковывайте.

Удары по оковам отдались болью в моей правой ноге. Но это была боль блаженства. Я с трудом удержался, чтобы не наклониться и не начать чесать коросту, охватывающую мою ногу чуть выше щиколотки. За такое вполне можно было схлопотать затрещину. Поэтому я просто повернулся к своей хозяйке и уставился на носки ее туфель. Меня так и подмывало на нее посмотреть, но мне каждый раз удавалось опустить непроизвольно поднимающийся взгляд. Так что я лишь рассмотрел тощие ноги до середины икр да низ кружевного подола.

— Подними взгляд, парень, — сказала покупательница.

Я послушался, стараясь сделать так, чтобы мой взгляд выглядел затравленным, а не ненавидящим. Узкая талия, тонкие руки, плоская грудь, которую не мог увеличить даже поролоновый лифчик, стиснувший ее мелкие титьки, задирая их чуть ли не до ключиц. Острый подбородок, вздернутый нос и тонкие губы. Далеко не красавица. Лицо, впрочем, не старое. Наверное, ей лет тридцать-тридцать пять. Но я и не надеялся, что для сексуальных утех меня купит сочная двадцатилетняя красавица.

Рядом с ней стоял кряжистый бородатый мужичок с двуствольным пистолетом на поясе. Он смотрел на меня немного враждебно. Бывший любовник?

— Как тебя зовут? — спросила моя новая хозяйка, закурив папиросу, вставленную в мундштук.

У меня потекла слюна. В нашем обозе курили только погонщики, а за окурки, брошенные на землю, драться я брезговал. Клиенты же дымили, не прекращая. Черт возьми, я был готов убить за сигарету.

Но, кажется, она что-то спросила?

— Раб, госпожа, — пробормотал я, вспомнив вопрос. Душить в себе гнев было все сложнее.

— Нелва. И я спрашивала твое настоящее имя.

— Алексей, госпожа Нелва.

— Нелва. Не госпожа, просто Нелва. Алексей? Слишком долго. — Она на миг задумалась. — Будешь Нел, по моему имени. Так как тебя зовут?

— Нел, г… Нелва.

— Вот и молодец. Фим, вызывай мне кэб. Сам доведешь его до дома. И дай ему папиросу, а то он подавится слюной.

Фим оказался неразговорчивым мрачным типом.

— Давай за мной, — сказал он, когда я выбросил свою выкуренную до самой бумаги папиросу в кучку мусора. — И держись от меня подальше, хорошо? От тебя воняет. — Вот и все, что он мне сказал за следующие полтора часа.

В ответ я оскалил зубы и, покачиваясь, зашагал за ним, стараясь не отстать. Первая за несколько месяцев папироса вскружила голову не хуже бутылки бренди. Эх-эх-эх, а от выпивки — то со мной что теперь будет? Усну после третьей стопки, как старшеклассник?

Фим уверенно прокладывал себе дорогу, не стесняясь отпихивать благородных мужей с дороги, да еще и поругиваться с некоторыми. Клейма на нем я не видел, но был практически уверен в том, что он раб. Впрочем, не все хозяева ставят на своей собственности лейблы. Некоторым нравится гладкая шкура.

Я держался за широкой спиной своего провожатого, но мне, к счастью, толкаться не приходилось — мне самому уступали дорогу. И дело наверняка было в запахе и грязи, покрывающей мое тело. Это я с «напарниками» по цепи давно привык к этому делу, а вот изнеженные городские жители такое видели только на рабском рынке. Даже некоторые рабы кривили носы при моем появлении, чего уж говорить о господах и их дамах. Но до оскорблений и насмешек дело не доходило, по крайней мере, напрямую, вполне ведь возможно, что меня выкупили на свободу. Я даже сам раз видел такое не далее как два дня назад. Парня едва восемнадцати лет выкупили, чтобы тут же прилюдно отхлестать до полусмерти кнутом, а после повесить — он оказался серийным убийцей и насильником.