Геннадий Башунов - Продавцы грёз. Том второй

Поэтому Представитель Аларии не беспокоился о Продавцах грез и их Представителях. Да зачем было беспокоиться? Нужно было принимать пищу, спать и смотреть в потолок. И если на первый день такого путешествия ему казалось, что он готов провести так хоть всю оставшуюся зиму, на третий это состояние казалось терпимым, то через неделю смерть от рук другого раба или Продавца грез начала казаться не такой уж плохой альтернативой охватившей его скуке. За это время Алексей восстановился настолько, насколько вообще было можно — он крепко держался на ногах, немного набрал в весе, а его мышцы окрепли. Рана зарубцевалась, и хотя до полного заживления еще было далековато, воспаление и гной ушли окончательно. Но боль не уходила, она всегда была где-то рядом, то резко дергая где-то в глубине раны, то возвращаясь надолго, ноя, словно десяток больных зубов сразу.

В конце концов, на восьмой вечер их караван остановился не просто на ночевку.

* * *

Случилось это часа через два после обеденной стоянки. И так постоянно лающие собаки разошлись настолько, что их лай вывел Алексея из того блаженного состояния полудремы, в котором он пребывал после очень плотной трапезы.

Представитель сел на циновке и принялся вслушиваться в происходящее. Когда лай достиг, казалось, запредельной громкости, Алексей понял — лают не только местные собаки. Они встретили другой караван. Но понять, что именно происходит, не представлялось никакой возможности.

Из-за холода два небольших окошка запечатали, так что выглянуть на улицу Алексей не мог. (В общем-то, в том числе благодаря тому, что тюрьма освещалась одной лишь лампой, он и спал так долго — в фургончике перманентно стояла полутьма.) Из-за шавок он не мог расслышать голоса людей, только отдельные выкрики. Мимо фургончика никто не проходил, подтверждая давнишнюю еще догадку — «карета» Алексея плетется в самом конце каравана.

Собаки, в конце концов, поутихли, но по-прежнему ничего особо не происходило. Потом — через двадцать или тридцать минут после встречи — несколько моторов завелось, однако проехали машины не более чем на несколько десятков метров и остановились. Фургончик же Алексея и вовсе остался на месте. Лагерь зашумел, но звуки не отличались от стандартных — работорговцы готовили стоянку. Поэтому пленнику оставалось только сидеть и гадать, устроят встретившиеся караваны дружескую попойку или кровавую драку между рабами.

Пока гадал, не заметил, как уснул. Проснулся Представитель довольно поздно — в желудке уже урчало, чего за последние дни с ним не случалось ни разу. А с улицы пахло дымом и жареной едой.

— Ты настолько счастливый, что тебе обязательно придется драться, — сказал сам себе Алексей. — А не кормят тебя, потому что не хотят переводить еду. И чтобы злее был.

Поэтому он справил нужду в дыру в полу, попил воды — благо огромная эмалированная кружка стояла в его фургоне всегда — и просто лег на циновку. В конце концов, от него сейчас вообще ничего не зависело.

Ждать пришлось недолго — через четверть часа у фургончика послышались шаги. Привычно лязгнул замок, и в двери ввалился Хаз, принеся с собой потоки холодного воздуха, несколько снежинок и стойкий запах бражного перегара.

— Раздевайся, — сказал работорговец.

— Вот так сразу? — хмыкнул Алексей, садясь. — Извини, но ты не в моем вкусе.

Хаз хмыкнул, обдав пленника второй волной перегара, и расплылся в своей паршивой ухмылке.

— Перед смертью не нашутишься. Раздевайся, тебя ждет бой.

Об этом Алексей уже догадался. На миг ему стало откровенно паршиво, но это ощущение быстро прошло. Представитель будто бы снял его вместе с одеждой и выбросил куда-то в угол. Он уже убивал, и, кажется, каждое следующее убийство становилось все более простым делом. Профдеформация, мать ее.

Выглянув за спину Хазу, Алексей ничего не увидел, но еще несколько снежинок влетели в помещение через раскрытую дверь. На улице было более чем зябко.

— Хотя бы обувь можно оставить? — спросил он.

Хаз поднял вверх указательный палец.

— Бои для тебя — новое рождение. Разве ты видел, чтобы младенцы рождались обутыми?

Представитель цыкнул и тяжело вздохнул, стягивая с себя сапоги с мягкой подошвой.

— Быстрее, тебя уже ждут не дождутся, — весело сказал Хаз и выпрыгнул из фургончика. — Чем сильнее замерзнет твой противник, тем он будет злее, — раздался с улицы его голос. — А я бы не стал злить врага перед смертной битвой.