Сэмюэль Дилэни - Вавилон-17. Пересечение Эйнштейна [сборник litres]

Теперь долина и стадо были только наши с Фризой. И еще долго было хорошо и красиво, и какие-то цветы внизу мелькали и забывались, когда мы пролетали с ней по обрывам. Ядовитые змеи если встречались, то отворачивали с пути алыми лентами, не решаясь спружиниться для броска.

Какую музыку я тогда делал!

Что-то убило Фризу.

Она пряталась в рощице ленивых ив – это те, что никнут ниже плакучих, а я искал, выкликал ее и скалился до ушей. И тут она закричала. Впервые я услышал от нее что-то, кроме смеха. Козы заблеяли.

Я нашел ее: Фриза лежала под ивой, лицом в землю.

Козы скрипели, скребли всё вокруг своим скрипом, и долина шла от них лоскутами. Я молчал. Не знал, не ждал, что может быть у меня такое отчаяние.

Я отнес ее в деревню. Помню лицо у Ла Уники, когда я вышел на общий круг, держа на руках гибкое тело.

– Лоби, что?!.. Как она… Нет, Лоби! Нет, перестань!

Добри с Йоном взяли стадо. Я обосновался на Плоском камне у Исходной пещеры, точил мачете, грыз ногти, спал и думал один.

Ну вот, вступлениям конец, вернулись, откуда начали.

В какой-то день пришел Добри.

– Слушай, Лоби, ты бы помог нам. Львы вернулись. Не все, правда, но с тобой нам легче будет.

Добри присел рядом на корточки (и все равно навис надо мной на полметра). Покачал головой:

– Бедняга…

Провел мне мохнатой пятерней по черепу:

– Давай, Лоби. Ты нам нужен, мы тоже тебе пригодимся. У нас вон два козленка заплутали, поищешь?

– Уходи.

– Бедняга ты…

Но ушел все-таки.

Потом пришел Мелкий Йон. С минуту стоял, думал, что сказать. Только надумал – понадобилось в кусты. Застеснялся и потом уж не вернулся.

Ло Кречет пожаловал:

– Ло Лоби, айда на быка. Тут бык объявился в километре к югу. Рога, говорят, с твою руку длиной.

– Знаешь, Ло Кречет, у меня сегодня настроение какое-то нефункциональное.

С Кречетом, конечно, не надо про такое шутить. Зафырчал и удалился. Но и мне тогда было не до его допотопного этикета.

А вот когда Ла Уника пришла, это было по-иному. Я же говорил: тонка и остра. Села с книгой на другом конце камня и час не обращала на меня внимания, пока я не обозлился. Наконец спросил:

– Что это вы делаете?

– Полагаю, то же, что и ты.

– А именно?

Она посмотрела серьезно:

– Может, сам скажешь?

Я нагнулся обратно к клинку:

– Мачете точу.

– А я ум. Такое дело возникло: то и другое заточки потребует.

– Мм?

– Этот твой мык означает вопрос, что за дело?

– Мм… ну да. Что за дело такое?

– Убить то, что Фризу убило. – Ла Уника захлопнула книгу. – Поможешь?

Я сжал кулаки и ступни, подался вперед, открыл рот – и Уника поплыла за слезной пленкой. Заплакал. Сам удивился, ведь столько времени прошло. Ткнулся лбом в камень и ревел.

– Ло Лоби…

Сказала вроде как Кречет – а по-иному. Провела по волосам, как Добри, – а по-иному. И пока я унимал себя, я чувствовал ее сострадание и смущение. Как у Мелкого Йона. Но иное.

Теперь я лежал комом на боку, сцепил руки-ноги и хлюпал себе в выемку нутра. Она гладила мне плечо, растирала сведенное уродское бедро, разжимала мне что-то внутри лаской и речью:

– Давай поговорим о мифах… Хотя лучше я буду говорить, а ты слушай. Этот мир – его рациональный костяк, – сколько нас лихорадило, пока мы лепили себя вокруг него. А с иррациональным бед не меньше. Помнишь миф о Битлах? Помнишь, как Битл по имени Ринго покинул свою возлюбленную Мишель? Он был единственный из Битлов, кто не пел, – так сказано в самых ранних изложениях. И вот однажды, когда он с другими Битлами приземлился в своей летательной машине, вопиящие девы набросились на них и растерзали. А потом Битлы возвратились к людям, слившись наконец воедино с Великим Роком и Великим Роллом…

Я положил голову Ла Унике на колени. Она продолжала:

– Так вот, у этого мифа есть предшественник, очень древний, о котором мы знаем меньше. С того времени сорокапяток не сохранилось. Есть несколько письменных версий, но молодежь читает все меньше… И в этом мифе Ринго зовут Орфеем. Его в конце тоже растерзали вопиящие девы, но есть отличия. Орфей потерял свою возлюбленную – в той версии ее зовут Эвридика, – и она попала в Великий Рок и Великий Ролл. Орфею, чтобы вернуть ее, нужно было пойти за ней. И он пошел. Шел и пел, потому что в этом мифе он не молчальник, а величайший певец, – в мифах, когда одна версия вытесняет другую, все переворачивается с ног на голову.

– Как же он мог пойти за ней в Великий Рок и Великий Ролл, если они разом – и жизнь, и смерть?