Светлана Кузнецова - Дворец для рабов [litres]

Догнали их почти сразу: не прошли и трехсот шагов от станции, как сзади окликнули. Тим было схватился за автомат, но ганзейцы агрессии не демонстрировали, наоборот, предложили идти вместе, раз уж на одну станцию держат путь.

– А вот еще есть такие тоннели, где группа из десяти пройдет наверняка, а по трое сгинут точно, – рассказывал толстяк, топорща блеклые усы, которых издали Тим и не заметил. – Про то, чтобы идти в одиночку, и не говорю. Я уж и не знаю таких смельчаков, хотя легенды ходят. Ваш брат-сталкер компании не любит, все как есть енду… инда… индивидуалисты, – наконец, справился он с явно сложным для него словом.

Тим промолчал. Может, он зря накручивал себя, но попутчики ему не нравились. В голову лезли предположения одно другого гаже. Ганзейцы вели их, словно под конвоем, и абсолютно неясно, что будет на станции. Чем живет «Белорусская» – радиальная, Тим имел очень смутное представление. Как он понял из разговоров у костра, вроде бы торговлей. На нее приходят составы с продукцией каких-то там ферм – кажется, свиных, – которую разгружают и переправляют на «Белорусскую» – кольцевую. Короче, не станция, а перевалочный пункт, таможня, на которой хозяйничают представители Ганзы. И они непременно заинтересуются странными сталкерами, вынюхивающими самые элементарные вещи, известные любому москвичу, и удивляющимися (морду до бесконечности держать кирпичом не выйдет) всяческим пустякам. И ведь ни отстать, ни убежать вперед теперь не получится, разве в какой-нибудь тоннель свернуть по дороге, должен же он появиться в конце концов?

Стены блестели в свете нескольких фонарей, где-то капала вода. Небольшой ручеек журчал между рельсами. Справа тоннель осыпался, образовав небольшую горку сантиметров в десять вышиной. Слева бетон разорвало невесть откуда здесь взявшейся черной породой, сияющей острыми гранями.

– Словно пророс, – заметил Тим.

– А так и есть, – ответил ему ганзеец с цепким взглядом. – По метрополитену таких кристаллов немало. И вот ведь незадача: вроде камень мертвый, а растет, в тоннель пробивается и пытается ветвиться, насколько выйдет. Заполняет все свободное пространство. При этом, дрянь такая, прочный очень. Просто так не сломать.

– Пакость… чертополох вонючий, – выругался толстый ганзеец, задев локтем один из отростков. Тот пропорол рукав с легкостью, а заодно зацепил и кожу. Кровь хлынула обильным потоком. Стоило первым каплям оросить соцветие мелких кристаллов в ноготь величиной, те засветились и принялись расти, за полминуты вымахав до размеров мизинца.

– Отойди сейчас же! – боец, пояснявший про кристаллы, ухватил толстяка за целый рукав и рванул подальше от «куста». – Обалдел? Хочешь тоннель перекрыть к червям кошачьим?

При чем тут черви и кошки, Тим не понял, а спрашивать поостерегся.

– Из них ножи хорошие делать можно, – заметил Данька.

– А и делают, – согласился идущий с ним, – только те, кто отодрать шип или отросток умеет. Голыми руками не выйдет, скорее без пальцев останешься.

– Хорошо хоть, не ядовитые, – проворчал толстяк. Он старался наложить себе что-то вроде жгута из оторванного рукава, но действовать одной рукой у него получалось плохо. Почему-то никто не приходил к нему на выручку.

– Дай помогу, – предложил Тим.

Толстяк глянул на него удивленно.

– Не суеверный, что ли?

– Делать мне больше нечего, – поморщился Тим. Загадывание на нечто большое и важное посредством мелкого всегда казалось ему глупым и даже недостойным. В поселке суевериями отличались несколько человек, причем выявить тенденцию не выходило, поскольку были среди них и молодые, и старые, и мужчины, и женщины. Пал Палыч однажды жаловался: мол, придет кто-нибудь с начинающимся неврозом, начнет рассказывать, а там полная фигня вроде случайно рассыпанного лукошка с кореньями. Однако человек загадал нечто архиважное, например проживет ли он этот месяц или погибнет от когтей волкодлака, подхватит какую-нибудь болезнь, угодит в трясину и мало ли какие еще беды. И вроде бы в поселке все образованные, старшие поколения так и вовсе почти сплошь с высшим образованием, а нет-нет, и начинают себя накручивать и страдать от выдуманной ими же самими приметы. Потому Тим предпочитал ничего такого в свою жизнь не допускать: у него и так жизнь была не особенно спокойная.

– Ну-ну… – очкарик прищурился и почесал подбородок. Бесцветные глаза с серыми точками, разбросанными вокруг зрачка по едва-едва заметной радужке, подозрительно прищурились. – Со мной один пацан служил – тоже так думал и законы подземки ни во что не ставил.