Игорь Шилов: Двойная переадресация

— Ты чего? Нож же есть. Зачем зубами то? — спросил он таращась на происходящее, пожимая плечами и всем своим видом выказывая, высшую степень недоумения.

Несъедобное было умело вскрыто опытной рукой повара, обычным складным ножом, вынутым из кармана его зелёной куртки и через мгновение вновь оказалось у меня перед глазами.

— Что это? — с трудом сдерживая рвотные позывы, спросил я, разглядывая жёлто-буро-красную массу, очень напоминавшую причину моих вчерашних бед.

— Килька — ответили мне, приветливо улыбаясь — в томате. Там же написано. Читай, если на слово не веришь.

Повернул руку чуть влево, присмотрелся к бумажке, плотно прилегающей к «кильке» и замер от удивления, постепенно переходящего в ужас. С трудом сдержался, чтобы не кинуть коробку на землю. Стиснув зубы, аккуратно поставил её на траву, почти медленно, приподнялся на ватных ногах и что было сил рванул в ближайшие кусты, продираясь сквозь них без разбора. Бежал не меньше, чем меня рвало, делая то и другое долго, и обстоятельно. Выплёскивал из себя жидкость на ходу и стоя, в три погибели, и на карачках, хотя особо забрызгивать рыжую, чахлую траву, то и дело встречающуюся мне на пути, было нечем. Адская смесь, состоявшая из противной маслянистой массы, предложенной мне в качестве еды, вставала перед глазами раз за разом, не давая времени даже на краткосрочный перерыв. Желудок сжался до размеров напёрстка, лишившись всех запасов воды, сделанных мной с прицелом на будущее, а я всё старался и старался выдавить из себя неизвестно что. Голове потребовалась вся имеющаяся в её распоряжении фантазия, чтобы перебить всплывающую перед глазами картину, внезапно образовавшейся фобии. С трудом, но справился. Облегчение пришло. Однако победа оказалась пирровой. Когда мне уже начало казаться, что я снова готов к возвращению на пункт питания, приключилась новая напасть. Работавший на полную мозг выдал такое, отчего захотелось вновь приступить к обряду запугивания окружающего меня мира, ужасным, утробным рыком. Невзначай пришло понимание того, что я не улавливаю механизм, процесса чтения, как такового, при уверенном знании о его существовании. Надпись на бумажке, обнаруженная мной на «кильке в томате», была для меня ничем иным, как зашифрованным посланием неизвестных нашей цивилизации. Это же просто безумие какое то. Я знаю о существовании букв, уверен в том, что они легко складываются в слова и предложения, но понятия не имею, какая из закорючек, мельком выхваченных моими глазами, чего обозначает. Ну, а о том, чтобы воспроизвести их в звуковом варианте и речи быть не может. Мне тупо не понятно, как это делается. Хотя разговариваю и не только сам с собой, легко и непринуждённо. Стоило об этих нестыковках лишь немного подумать, как на смену желудочным коликам пришла резкая головная боль, настойчиво стучавшаяся во все щели черепной коробки и с легкостью выветривавшая там, робкие попытки чего либо нормально соображать. Стоя на четвереньках тяжело дышал, тёр виски руками, утирался огромной майкой, её удлинённый размер сейчас пришёлся, как нельзя кстати, мысленно уговаривая себя успокоиться, забыть всё странное и ненужное, ну хотя бы на какое то время. Вспомнил и о последствиях интоксикации, вызывающей у человека странные видения, и о временном помутнении рассудка, на почве физических или моральных расстройств. Проводил красивые параллели между этими событиями и моим, странным случаем. И помогло. Через какое то время я всё же сумел разогнуться, выравнять дыхание, встать на ноги и полноценно вздохнуть. Попутно обдумывая, что лучше: «Когда болит живот, выворачиваясь внутренностями наружу или нестерпимо раскалывается голова?». Сплюнув на землю остатки слюны, из онемевшего рта, решил: — «Уж лучше желудком маяться. Гадость из него вышла и всё, пришло облегчение. А вот мысли, просто так, выблевать не получится. Они крепко сидят в голове».

Восприняв моё возвращение, как что то само собой разумеющееся, мужчина, так и продолжавший сидеть у еле горевшего костра, лишь понимающе кивнул при нашей новой встрече и накидав в металлическую миску успешно доварившуюся кашу, всё так же, молча, протянул её мне. Ложки у меня, как и прежде, не было, но это никоим образом не могло служить помехой для проникновения исходящего жаром продукта, в мои исстрадавшиеся внутренности. Я лихо наклонил полученную тару и запросто влил в себя прекрасную на вид, запах и, как через мгновение выяснилось, на вкус, пищу, не имеющую в моей памяти, какого либо специального названия. Всё во мне тут же заурчало, замяукало и возрадовалось, унося далеко, далеко, все переживания и выверты злодейки судьбы. Ложка со временем появилась, но долго работать ей мне не довелось. Миска быстро опустела, а царапать металлом о металл не было ни сил, ни желания.