Марк М Одер - Конец Антропоцена [publisher - SelfPub]

Арина продышалась, но Марк уже повесил трубку домофона. Арина набрала номер еще раз, в этот раз подошла мама Арины:

– Я слушаю. Кто это? Кто там балуется с домофоном?

Сделав несколько глубоких вдохов, Арина, наконец, взяла себя в руки и смогла выдавить срывающимся голосом:

– Мама, это я. Открывай!

Послышалось сдавленное «ох», потом щелкнул замок входной двери. Арина потянула дверь на себя и буквально ввалилась в подъезд. На ватных ногах, не замечая консьержку, она вошла внутрь и на автомате нажала кнопку лифта. Поднимаясь, она посмотрела на себя в зеркало и увидела, что на лице блестят слезы. Вытерев их тыльной стороной руки, Арина, не придумав ничего лучшего, дала себе четыре смачные пощечины, которые привели ее в чувство.

Дверь открылась, и только она ступила прочь из кабины лифта, на нее налетели сыновья и мама, вокруг танцевала собака, и даже пугливые коты вышли встречать хозяйку. Поодаль стояли и улыбались муж и Аринин отчим. Наконец-то она была дома. Можно было хотя бы немного позволить себе расслабиться. Совсем чуть-чуть.

Возвращение оказалось странным. Если с детьми и с мамой ей достаточно было просто посидеть, обнявшись, а потом вспоминать все на свете, то в отношениях с мужем с самой их встречи все пошло не так. Он больше не понимал ее, как раньше, вел себя немного отстраненно. А ночью случился секс, от которого Арина не только не получила удовольствия, а, наоборот, ей стало совсем не по себе. Арина попыталась поговорить с мужем, но он отмахнулся от нее, сказал, что она все придумала. Арине начало казаться, что у мужа появилась любовница. Но она постаралась отогнать от себя такие мысли. Вечером второго дня, когда муж вышел на улицу, у Арины состоялся разговор, который многое объяснил.

Арина сидела за столом и держала кружку чая в руках. Мама готовила пышные сырники. Все блюда у мамы получались необычайно вкусными и красивыми. Арина нежно любила свою маму и ужасно скучала по ее домашней еде. Несмотря на то, что пережила ее мама, она была совершенно потрясающим человеком и чрезвычайно доброй женщиной. Лучшей мамы и бабушки сложно было придумать. Арина видела, как мама светится счастьем, но некая грусть не ускользнула от ее цепкого взгляда:

– Мам, скажи, у вас тут все в порядке было? Я вижу, что что-то не так. Ты слишком грустная, Мирон сам не свой. В чем дело?

– Да нет, ты здесь, все хорошо.

– Ма-ам!

– Ну хорошо, все равно нужно рассказать тебе! Где-то полгода назад к нам заявились товарищи из «Временной администрации взаимодействия с гражданами Москвы», в которую мы с тобой тогда ходили, помнишь? И сообщили о твоей возможной гибели. Что мы тогда пережили, не передать словами. Я поседела окончательно, Марк сначала безумно переживал, я думала, он что-нибудь с собой сделает. Мы около него дежурили постоянно, потому что страшно было. Роберт замкнулся в себе и почти ни с кем не разговаривал. Закрывался в своей комнате и не выходил оттуда. Дедушку нашего, я думала, инфаркт хватит – так он плакал. И Мирон тоже замкнулся в себе. Все корил себя за то, что тебе пришлось отправиться на фронт. Все поверить не мог, что тебя больше нет. Но мы с Марком знали, что ты жива, мы это чувствовали. Мы верили. И мы с ним договорились, что пока нам не предоставят доказательства твоей смерти, мы не будем верить, что тебя больше нет. Но в последующие несколько дней, нас лишили всех льгот по продуктам, лишили всех денег, положенных по закону, и лишили половины медицинских процедур. Так продолжалось два месяца. Мы продали все, что могли, чтобы оплатить процедуры для Роберта и Мирона в полном объеме. И продолжали все время ходить и делать запросы через комиссариат. А потом в один прекрасный день Марк спросил меня, почему мы все время делаем запрос через них. Что, сказал он, если сделать запрос через кого-то другого. И тогда мы написали запрос в новую структуру: Военный Следственный комитет – с просьбой проверить, жива ли ты. И если нет… Если это все правда, и ты погибла – предоставить нам официальную бумагу и тело. Заявление у нас принял молодой офицер. Он проникся симпатией к бабушке с внуком. И уже через неделю нас вызвали туда и сообщили, что ты жива. Вернули все льготы в полном объеме и даже назначили компенсацию, а офицер из комиссариата приходил еще и ругался на нас, что ему сделали выговор. Говорил, что вообще нам льготы не положены. Но Мирон все продолжал переживать, что ты на фронте, а он вынужден восстанавливаться здесь, в Москве. В безопасности и тепле.