Геннадий Прашкевич - Парадокс Каина

Колон произнес «Кая», а прозвучало как «Каина».

– Парадокс Каина? – быстро спросил Семенов.

– Боюсь, да.

– Парадокс Каина… – удивленно пробормотал Семенов. – Конечно!.. Любое удвоение хромосомного набора, любая транслокация, любая крупная инверсия – все это ограничивает скрещиваемость. Обо всем этом можно прочесть в любом учебнике по генетике. Те искусственные генетические сдвиги в наследственном механизме Кая, что были вызваны операциями доктора Улама, похоже, ставят между детьми человека другого и нашими детьми стену почище Китайской. Мы ничего не сможем передать детям Кая. Теперь мы всегда будем для них всего лишь, скажем так, материалом для их самовоспроизводства. Наши женщины будут рожать, но выживут только дети человека другого…

Колон ухмыльнулся:

– Может, это предпочтительнее, чем дети доктора Сайха? – И нервно зевнул: – Кай Улам и его дети отнимают у нас свободу выбора. Они слишком честны и чисты, чтобы не отнять у нас эту свободу. В самые черные времена, Джулиан, нас, людей мыслящих, поддерживала мысль об этой свободе, ну, пусть даже иллюзия ее. А сейчас мы должны расстаться даже с иллюзией. Боюсь, доктор Улам прав: не занимаясь собой, занимаясь только природой, мы потеряли себя, мы потеряли свою планету. Она теперь для детей Кая, дружище. Мы не любили свою планету, мы жгли ее напалмом, травили ядами, встряхивали термоядерными взрывами. Сейчас мы ужасно не захотим ее терять, сейчас мы ее ужасно полюбим, но, боюсь, поздно – наша планета уже отдана детям Кая. А они, наверное, найдут способ воспользоваться планетой более эффективно. А мы… Мы, наверное, как всегда, пустим в ход оружие. Нам к такому не привыкать. Вы же понимаете, Джулиан, что ни президент Соединенных Штатов, ни ваши стареющие вожди – они просто не сочтут нужным сесть за стол переговоров с какими-то саумцами. Да и кто их пригласит к таким переговорам? Это, скорее всего, исключено. А дети Кая растут. Они растут, дружище, с каждым годом их будет все больше и больше. Они начнут распространяться по всему свету. Если лет через десять или пятнадцать где-нибудь в Париже или в Москве, в Гамбурге или в Торонто, в Детройте или в Боготе вы начнете встречать смуглых и весьма человечных ребят с неровным загаром на лицах, даже на вид явных выходцев из Сауми, а скорее всего, беженцев из Сауми, не проходите мимо, внимательно присмотритесь к ним. Возможно, это и будут дети Кая, убившего себя из жалости к нам. Упаси вас бог, Джулиан, желать здоровья этим ребятам. У них здоровья хватит на долгие годы. Здоровье гораздо нужнее окажется любому из нас. Иначе выживем не мы, выживет человек другой. Он, человек другой, наверное, и впредь будет убивать себя из жалости к нам, но все равно выживет он. Выживут дети Кая, не наши. Выживет этот чертов другой!

Колон замолчал.

– Но, Джейк, – вдруг медленно сказал Семенов. – Почему вы все время смещаете акцент? Почему вы все время акцентируете – другой. Почему вы все время делаете ударение именно на этом слове – другой?

– А как правильнее? – удивился Колон. – Человек другой. Так его определил доктор Улам.

– Другой, да, – медленно произнес Семенов. – Но ведь не просто другой, Джейк. Ведь еще и человек, Джейк! Разве не так?

Колон уснул.

В салоне самолета было душно, сладко и противно пахло полистиролом.

Откинув шторку, Семенов глянул в иллюминатор.

Внизу блестел океан.

От вида невероятных мертвенно мерцающих пространств, совершенно пустынных, будто в мире, правда, уже никого и ничего не осталось, Семенова бросило в озноб. Может быть, нулевой час, о котором упоминал генерал Тханг, впрямь наступил? Может быть, со дня пресс-конференции, устроенной доктором Уламом, в мире правда начался отсчет совсем иной эпохи?

Он вытянул ноги.

Неслышно, как из сна, возникла перед ним стюардесса.

– Чай? Кофе?

Семенов покачал головой.

Он не хотел пить.

Его мучили десятки вопросов.

Он сейчас готов был задавать эти вопросы кому угодно.

Наверное, ответы он нашел бы и сам, но ему просто надо было кому-то задать свои вопросы.

Стюардессе?

А почему нет?

Он поднял глаза на стюардессу. Почему, собственно, ей тоже не поломать голову? Почему, собственно, проблема Кая должна оставаться проблемой совсем немногих людей?

Семенов кивнул стюардессе.

Он передумал.

Он выпьет чашку кофе.

Но когда стюардесса уже повернулась, он остановил ее.

Он не знал, как точнее сформулировать свой вопрос. Он мучительно искал каждое слово. Он, наверное, отказался бы в конце концов от своего вопроса, но перед ним явственно стояло лицо Кая Улама, человека другого, он явственно видел перед собой притягательное лицо Кая Улама, это сразу все расставило по своим местам.