И вот теперь такое.
Я просто не понимал, как реагировать на слова этого уполномоченного от некоего Революционного конвента и Народного комитета. Даже слова эти были мне тогда не слишком понятны. Это после их будет знать каждый житель Урда.
— Весьма интересно, — протянул наш капитан. — Вы понимаете, господин…
— Нет-нет-нет, — тут же перебил его Гамаюн, — никаких господ тут нет. Ни вы мне, ни я вам никакой не господин. Господа до Революции были.
— А теперь, простите, кто?
— Товарищи и граждане, — не моргнув глазом, заявил Гамаюн.
— Так вот, — кашлянув, продолжил наш капитан, — гражданин уполномоченный, в сложившихся обстоятельствах… после всех этих революционных событий и прочего, я не могу просто так взять и отдать приказ своим офицерам. Вы должны это понимать. Теперь всё обсуждается – и распоряжения этого вашего конвента с комитетом, тоже. Уж не взыщите.
— Обсуждайте, сколько вам угодно. Вот только дилеанец ждать не будет. Эскадра адмирала Тонгаста уже на подходе. И в этот раз церемониться они ни с кем не станут. Адмирал предал всех.
— Это каким же образом понимать ваши слова, гражданин революционный уполномоченный?
— А таким, гражданин капитан корабля [1] Капитан корабля – звание в урдском военном флоте, соответствующее полковнику в армии.
, что Адмирал ваш издал резолюцию о том, что корабли все поражены революционными настроениями слишком сильно. И что к войне они больше непригодны. А потому все экипажи их расформировываются. Офицеров, — он произнёс это слово без характерного для многих уполномоченных, которых я видал после, неверного ударения, — по домам, а матросов и старшин – под арест. Выяснять, кто из них поражён бациллой революции, а кто – нет. Уже и камеры, небось, для нас готовы, и шомпола – тоже. С шомполами у Адмирала быстро, сами, верно, знаете, не хуже моего.
О быстрых и крайне нелицеприятных действиях контрразведки Верховного мы, конечно же, хорошо знали. И вряд ли в её застенках ограничивались одними только шомполами.
— Что это за бред?! — воскликнул кто-то из офицеров, откровенно выхватывая из кобуры револьвер, но пока не спеша стрелять. — Никаких таких приказов о расформировании экипажей никто не получал! Всё это – гнусная провокация!
Он потрясал револьвером. Несколько человек из числа матросов, сопровождавших Гамаюна, вскинули винтовки. Металлом залязгали затворы. Сразу же офицеры, что держали руки на расстёгнутых кобурах, выхватили своё оружие. В какой-то миг казалось – перестрелки не избежать. И вряд ли в ней пощадят тех, кто не достал свой пистолет.
Я уже судорожно нашаривал застёжку на кобуре – пальцы отказывались слушаться. Они стали будто деревянными и почти не гнулись. По виску противно побежали струйки пота. Так вот каким он будет – мой первый бой. Не против настоящих врагов – имперцев и их союзников. А против матросов с моего же корабля. У всех на бескозырках золотом вышито «Громобой».
— Прекратить, — капитан не повысил голоса. Он говорил как прежде тихо, но его услышали все. Капитан поднял руки и медленно опустил их, призывая всех к спокойствию. — Уберите оружие, господа, — он выделил тоном это слово, — офицеры. И вы прикажите своим людям опустить винтовки, гражданин революционный уполномоченный.
— А ну винты вниз! — рявкнул на матросов Гамаюн. — Кто без приказа стрельнёт, того я сам, своей рукой, в расход пущу. И уж будьте уверены, товарищи, рука у меня не дрогнет.
Однако выстрел всё-таки раздался. В поднявшейся было суматохе никто и не заметил, как старший телеграфист нашего «Громобоя» приставил к виску револьвер и спустил курок. Он рухнул под ноги других офицеров. Вокруг головы его по паркету палубы растекалась тёмная лужа крови.
— Это ещё что значит? — обернулся к нам капитан, не побоявшись подставить спину матросам Гамаюна.
— Да вот, — сказал кто-то из стоявших над телом старшего телеграфиста. — Лейтенант Пестов пулю себе в висок пустил.
— Он сам не свой ходил уже третий день, — заявил другой офицер. Я почти никого не знал по имени, хотя и представлялся должным образом флотском собранию по прибытии и знакомился со всеми. — Вроде и хочет заговорить с кем-то, а будто не решается. В карман то и дело зачем-то лазил. Во внутренний. Будто проверял – не пропало ли что.
— Проверьте-ка этот его заветный карман, доктор, — велел капитан, и склонившийся над телом наш судовой врач Бурцов, сунул руку за пазуху застрелившегося лейтенанта.
Читать дальше