Борис Сапожников: В чужом небе [СИ]

— А я, значит, человек со стороны, и ни в каких столичных делах замешан быть не могу. Да и знаем мы друг друга ещё с Гражданской. К тому же из бывших. Языками владею. Кандидатура идеальная.

— И на лету схватываешь, — прищёлкнул пальцами Гамаюн.

— Я ещё кое-что на лету ухватил, — мрачно заявил я. — Я ведь на нейстрийский фронт попаду не в составе нашего экспедиционного корпуса, верно? Значит, вариант моей отправки туда будет не самым «чистым». В контрреволюции меня обвинят или использование власти в корыстных целях?

— Ты просто из моего кабинета спустишься в подвал – и уже не выйдешь оттуда. Так бывает с некоторыми стражами, чьи дела наружу выплыть не должны.

— А правду, как водится, знать будем только ты да я, да мы с тобой, товарищ Гамаюн?

— Никому больше доверять я не могу, сам понимаешь.

— А может, проще сыграем? — предложил я.

— Излагай – подумаем. Я же никогда не был против здравой инициативы.

И я быстро начал рассказывать Гамаюну, как я вижу эту ситуацию. Задавать вопросы – подчас весьма неудобные, что было видно по кривящемуся лицу начальника всей стражи Пролетарской революции. Мы обсуждали наше дело несколько часов кряду. Опустел графин с водой – у нас обоих пересохло в горле от долгой говорильни.

Сошлись мы на том, что вариант с переходом на нелегальное положение становится запасным, а пока мне лично товарищем Гамаюном поручено расследование событий на реке Катанге.

В тот же день я вечерним рейсом отправился в Усть-Илим. Конечно, в сам городок воздушные суда не ходили, аэропорт был в Езерске – главном городе едва ли не всего Севера. Оттуда мне придётся добираться до самого Усть-Илима уже на перекладных, но тут мне в помощь мандат от самого товарища Гамаюна. С такими бумагами мне нигде препонов чинить не станут. Наоборот, бояться будут, считая кем-то вроде ревизора из столицы. И пускай считают – так работается намного легче.

— Но и про нелегальное положение не забывай, — сказал мне на прощание товарищ Гамаюн. — За границу тебе попасть всё-таки надо. Иначе как ты ещё достанешь Готлинда.

— Об этом я буду думать, когда время придёт, — усмехнулся я и протянул руку Гамаюну.

Мы снова обменялись крепким, до хруста костей, рукопожатием, и я уверенной походкой покинул кабинет начальника всей стражи Пролетарской революции.

Вот только не чувствовал я той уверенности, которую столь активно демонстрировал. Слишком уж дурно пахло порученное мне дело. И закончиться оно вполне могло в том самом подвале, откуда никто ещё не вернулся.

Дорога до Усть-Илима отняла у меня чертовски много времени. Мало того, что небольшой транспортный корабль был таким древним и грозился развалиться после каждого взлёта прямо в воздухе. Так он ещё и трижды садился для дозаправки. Ну и чтобы выпустить пассажиров, которым не надо было лететь аж в самый Езерск. Таких, сказать, по правде набралось не слишком много. До конечного пункта нашего длительного перелёта добрались лишь я да ещё пара летунов. Молодые ребята – вряд ли сильно старше меня самого, когда я поступил на службу в воздушный флот, оба мечтали о славе покорителей Севера. Ведь именно так называли газеты всех, кто даже в эти сложные времена продолжал освоение этого дикого края.

Последние часы перелёта мы провели втроём в опустевшем салоне транспортного корабля. И так как скука смертная терзала всех нас, то уж не разговориться, мы просто не могли.

— Для нас Север сейчас – это просто прыжок перед фронтом, — заявил мне один из парней. — Мы ведь ещё несовершеннолетние по нашим законам – воевать рано. Потому и решили рвануть на Север. А уж через полтора годика – сразу на фронт.

— Это если война столько продлится, — заметил я. — В газетах пишут, что мы со дня на день выйдем на границу.

— Может, и выйдем, — рассудил второй летун, — но что-то мне кажется, не так много это нам даст. Воюем ведь всё по старинке, как в прошлую. Позиционная тактика. Зарываемся в землю и засыпаем друг друга снарядами почём зря. И никакого толку. Крепости вон по полгода взять не могут.

— Во время войны лучше всего развивается научная мысль, — глубокомысленно заявил я, сходя в придуманную для себя роль. — Вот придумают наши учёные мужи какую-нибудь новую бомбу или линкор, к примеру, ну или пушку там, бог весть. И придёт конец войне единым махом.

— На всякую придумку враг ответить своей может, — в том же тоне ответил мне первый летун. — Как оно и было в прошлую войну. Вы ведь её хорошо помнить должны, верно?