Борис Сапожников: В чужом небе [СИ]

Однако никто меня арестовывать не собирался. Даже от службы не отстранили. Как работал – так и продолжал. Лишь только Ловец воров как-то заглянул ко мне, да предложил перейти к нему в УГРО, где страсть как кадры хорошие нужны. И намекнул, что происхождение лично его, как начальника, никоим образом не интересует. Главное, как человек работает.

— Ну да я побольше твоего почитал, должность у меня такая. Там про Гневомира было написано много всего. И как за границей он отличился, Адмирала убил. И как там стакнулся с анархистами. Как вернулся на Родину. На речке Катанге устроил погром вместе с бандитом Вепром – злейшим врагом народной власти на всём Севере. А после пропал, будто сгинул. Никаких вестей о нём нет.

— Быть может, он и вправду сгинул на Севере? — спросил я. — Места там такие – лес глухой. Сколько туда ушло, а назад не вышло.

— Много, — согласился Гамаюн. — И стража Усть-Илима, ближайшего к тем местам города, о том же докладывала. Раз нету никаких следов, значит, в лесу он и пропал. Но не верил я в это. Вот словно чуял – не мог мой бывший друг, Гневомир, пропасть вот так, ни за медный грош.

— Значит, появился он где-то?

— Нет, не он. А приятель его закадычный – Готлинд. Бывший инспец на Севере. После в Баджее как-то оказался, перед тем, как город сожгли. Потом в Соловце, когда людей там газом травили. Потом летал за границу с Гневомиром. И после с ним был всю дорогу. До самой бойни на Катанге.

— И где же нашли его?

— Далеко. На нейстрийском фронте. Несколько летунов из наёмной эскадрильи «Смерть» какой-то ушлый нейстрийский журналист успел заснять в летнем кафе города Аньера. Этот город недавно отбили у Блицкрига, во многом благодаря этой самой эскадрилье «Смерть».

Я, как всякий аэронавт, хорошо знал легендарных людей неба, таких как Виконт, Чёрный Буковски, Бронд Бранд и Барон. Были мне не менее хорошо знакомы слова «Летающий цирк» или «Китобои». Слышал я, конечно, и об эскадрилье «Смерть». Вот только считал её военной легендой – страшилкой, каких много ходит по всем фронтам. Слишком уж странными были сведения о ней. Её летуны никогда не фотографировались и уж тем более не позировали для газет, чем грешили остальные легендарные личности. Наверное, потому они легендами и стали, что не сходили одно время с передовиц. Действовала эскадрилья «Смерть» всегда предельно жестоко, но в жестокости этой была своеобразная военная практичность. Они добивали снижающиеся аэропланы, убивали летунов, расстреливали команды терпящих крушение небесных судов противника. Всегда старались нанести врагу наибольший урон во всём – и в людях, и в технике. После их налётов на окопы или колонны пехоты редко оставались живые.

Кровавой полосой был отмечен путь эскадрильи «Смерть» по полям Первой войны, когда они ещё были регулярным подразделением имперского воздушного флота. И сейчас они продолжали оправдывать свою репутацию, уже как наёмники.

— Я никогда не верил, что эта эскадрилья существует на самом деле, — заметил я.

— Один чёрт знает, что правда на этой войне, а что – нет. Но вот это – несомненная правда. — Гамаюн выложил на стол между нами газетную вырезку на желтоватой бумаге. На ней можно было разобрать трёх человек в лётных куртках и форменной одежде, правда, без знаков различия, сидящих под зонтиком летнего кафе. Лицо одного было обведено красным карандашом. Рядом Гамаюн подвинул фотокарточку человека с угловатым, простым лицом, снятого на въездной паспорт. Профиль и анфас – стандартный набор фото для первичного дела. Такое заводится на каждого инспеца. Сам не одно подобное формировал в своё время. Узнать в человеке на газетной вырезке инспеца с фото можно было без особого труда.

— И тебе надо, чтобы я отправился на нейстрийский фронт и достал тебе оттуда этого Готлинда. А ещё лучше притащил самого Гневомира.

Я даже не спрашивал. Я просто утверждал это, как факт.

— Вот не могу в толк взять, почему я? Раньше ничего подобного я не делал никогда.

— После дела Огнедара потеряна связь с большей частью заграничной агентуры. Перестарались наши ребята на допросах разведчиков. Сейчас всю разведку приходится едва ли не с самого начала собирать. Будто бы сразу после Революции, когда кадры царские разбежались. Да и тем, кто при Огнедаре служил, веры нет. Когда такой гребёнкой проходятся, могут десяток невиновных угробить, а вот гады, как раз, выворачиваются. Скользкие они, гады. Потому и вызвал я тебя из самого Хаджитархана. Даже в столице не всем верить могу. Такое время настало.