Олег Николаевич Верещагин Клятва разведчика

За время нашего отсутствия к отряду присоединилось ещё человек двадцать, в том числе – группа из восьми окруженцев, в числе которых было два офицера. Военные были из состава 2‑й ударной и иначе как с матом о своём командовании не отзывались – генерал Власов затащил армию в «мешок» и немцы этим уже начали пользоваться. Но наш‑то отряд вырос, да так, что решено было организовать ещё два взвода. И это самым необычным способом сказалось на нашей судьбе.

Я проводил обычную тренировку по рукопашному бою, когда появился Виктор и поломал это дело, сказав, что ему надо с нами поговорить. К этому времени кроме Ромки в отряде появилось ещё двое младших пацанов и девчонка, и они переселились от нас в новую землянку, так что у нас стало пустовато. Рассевшись на нарах, мы приготовились слушать лейтенанта.

– Отделение разведки решено укрупнить до десяти человек, – начал он, крутя на столе коптилку.

– Отлично, – подал голос Сашка. Виктор коротко на него взглянул и вздохнул:

– Да… А меня переводят командовать четвёртым взводом. Как офицера…

– Не понял? – лежавший в рост Женька сел. – А нами кто будет командовать?

– Сашка, – кивнул на него Виктор.

Сашка вытаращился и приоткрыл рот:

– Я‑а?!

– Так командир и начальник штаба решили, – развёл руками Виктор.

– Но… но я‑то почему?! – Сашка встал и заморгал. – Я же…Почему не Борька?!

– Ага, сейчас, – проворчал я, – нужно мне это, как комару клизма…

– Да я Борьку и предлагал, – признался Виктор. – Капитан Хокканен возразил.

– Почему? – уточнила Юлька. Виктор пожал плечами.

– В общем так. Я отправляюсь на команду четвёртым взводом, а вам, боец Казьмин, предстоит взять на себя командование отделением разведки.

– Не было печали, – подытожил Сашка. Он даже слегка осунулся. – Как я командовать‑то буду?!

– Да просто, – я приобнял его за плечи. – Ты скажешь – мы выполним. А кто заартачится – тому в грызло…

…Что сказать о самом нашем партизанском отряде?

Да ничего. Он очень мало походил на партизанские отряды из кино и книжек. Ну, вернее, не очень мало – если подумать, общего было ого‑го. Люди собрались, чтобы бороться с врагом, все были уверены в необходимости этой борьбы и неизбежности победы. Как в кино. И вообще временами я узнавал киношные типажи. Но были вещи до такой степени вопиющие, что сходство пропадало.

Например то, как тут матерились. Ну, я понимаю, что в кино этого не покажешь. Кто помоложе, кстати, ругались меньше, и пожилые люди – тоже. А вот мужики средних лет могли запустить так, что ой. А кое‑кто вообще использовал нормальные слова для связки матерных, не обращая внимания ни на женщин, ни на детей, ни на командование.

Нередко дрались – правда, никогда не использовали оружия. просто – то ли от нечего делать, то ли вспоминая какие‑то свои обиды. Много бездельничали – не вообще, а в военном отношении. Солдат на фронте воюет всегда, а тут между операциями было много свободного времени, и всё его заполнить чем‑то бы‑ло просто невозможно, хотя даже строевой заставляли заниматься, да и вообще дисциплина была вполне на высоте.

А бабы?! Это тоже не для кино, но вы подумайте сами: в отряде женщин всяко меньше, чем мужчин. Если эту проблему не решить, то появится так называемый вынужденный гомосексуализм – рано или поздно, но появится. Щенки вроде нас могли ещё заниматься онанизмом, а взрослые мужики? В таком случае никакая идеология не помеха – взгляды обязательно начнут обращаться на тех, кто помоложе, а если есть мальчишки, то им вообще ой. Вот и приходилось Мефодию Алексеевичу, сокрушённо качая головой, записывать в документах вещи вроде: «Отпущены (полные данные) на (указан срок) в (указан населённый пункт) для отправления естественной потребности в женском поле.» Меня до такой степени потрясала дремучая безыскусность этой фразы, что я даже смеяться не мог (мне представлялось огромное поле, на котором зреют женщины на разный вкус!). Илмари Ахтович зеленел (он, по‑моему, в военных целях просто кастрировал бы всех бойцов, и его можно было понять – достаточно было егерям выследить таких «отпускников» – и…), но сделать ничего не мог. Сам Мефодий Алексеевич, по‑моему, жил с тётей Фросей…

А самогон?! Его гнали вполне официально – для медицинских целей и дезинфекции, но шёл он не только на это…

Вообще, короче, было много такого житейского, что не укладывается в рамки представлений о Борцах За Родину И Счастливое Будущее Детей. Может быть, это и неприятно. Но куда деваться? А сами «дети»?! В нашей землянке не было ни одного старше шестнадцати. Один скаут. Комсомолка. Шестеро пионеров. Двое беспартийных‑сочувствующих. Но! Командует именно беспартийный. Раз. Два – матом ругались и дрались и тут. Я уж не говорю, что любой психолог, раскрой перед ним душу кто‑нибудь из нас, схватился бы за голову и назначил бы полугодовой курс лечения в помещении с мягкими стенами. «Я его – пырьс, а он в штаны надул и пищит: „О, битте, битте, найн!“ – а из самого кишки лезут…» «А помнишь, как мы старосту вешали?..» И так далее.