Олег Николаевич Верещагин Клятва разведчика

Мне стало тошно. От всего сразу. Но в первую очередь – от мыслей о том, из какого же болота я выполз и как же был прав «АСК», когда говорил о нашем времени с гневом и презрением… а мы доказывали ему, что он не прав, что есть в нашем времени и хорошее… Может – и есть. Может, даже и много (и уж во всяком случае – там нет войны… или – есть?!). Но… но люди тут лучше.

Хотите смейтесь – хотите нет.

Здешний сахар был синеватый и невероятно твёрдый, как камень без преувеличений. Я пару раз видел, как Мефодий Алексеевич и партизаны постарше пили с ним чай – держали в зубах кусочек и через него дули почти кипяток, при этом на их лицах отчётливо читалось искреннее наслажение. Я как‑то раз попробовал – ничего не получалось, сахар сам собой грызся и проглатывался. Я вообще дико скучал по сладкому и сейчас почти заставил себя сначала заняться «бутербродами», но всё время поглядывал на шоколад и сахар. Поэтому увидел, как Сашка тихонько пододвинул Юльке свой шоколад и показал взглядом. Но увидел не я один.

– Отставить, – отрезал Виктор. – Это не школьный бал и это не просто еда, это топливо для организма.

Юлька покраснела. Сашка тоже, это ему совершенно не шло, если можно так сказать про парня, и они оба усиленно навалились на еду. Я почему‑то ощутил удовлетворение и одновременно злость – это что ж теперь, терять друга?! Неужели это так неизбежно?!

«Ты же не за ним из кустов подглядывал, – довольно ехидно прозвучал внутренний голос. – Хотя ещё не поздно поменять ориентацию.»

Я разгрыз сахар, в два глотка выпил свой «чай» и сунул под язык порцию шоколада. Пусть потихоньку растворяется и подслащает мне жизнь, если уж не осталось других средств…

22

Деревню Гужево сожгли давно, это было ясно – от брёвен уже даже гарью не пахло, весенняя трава пробилась на улице. Виктор тихонько выругался, и я, не поворачиваясь, спросил:

– Не знал?

– Не знал, – ответил он. – Тут были связные отряда «Ленинцы». Ещё в марте были… Надо глянуть, как её сожгли – с людьми, или нет.

Он сказал это вполне буднично, и я никак на это не отреагировал, только задумчиво добавил:

– Если не с людьми – то они где‑то в лесу, да?

Мы лежали в кустах недалеко от бывшей околицы уже почти час – совсем рассвело, мы присматривались и прислушивались, хотя, как я уже сказал, достаточно было принюхаться, чтобы понять: людей тут нет давно.

– Я схожу, – Женька сел, разулся, снял галстук и курточку, подкатал штанины, оставил в противогазной сумке сухари и, поднявшись, вышел на дорогу, потягиваясь и зевая – ни дать ни взять, подросток‑бродяжка, заночевавший в лесу и давно отвыкший удивляться или ужасаться таким вещам, как уничтоженные деревни. Полсотни шагов – и он исчез за яблонями одного из садов. Мы остались лежать и ждать.

– А если никого не найдём? – спросил я. Лейтенант не ответил, и я понял, что спрашивать больше не надо. Не найдём – пойдём дальше, что тут трепаться? Если вообще никого не найдём – вернёмся и доложим, что никого не нашли.

– Самолёт, – Юлька перевернулась на спину.

Это был опять биплан – может, даже тот же самый. Он снизился над деревней, но потом крутнулся на крыло и отвалил боком за деревья. Мы какое‑то время ждали, не появится ли он снова. Но вместо этого появился Женька – и не один. С ним были двое детей – мальчишка лет 12 и ещё один… одна… я сперва даже не разобрал, кто это, но где‑то лет 5–6. И одно могу сказать точно – рваньё, которое было на них напялено, приводило в оторопь, потому что люди такого не носят. С Женькой они, похоже, шли охотно и не испугались, увидев нас.

– Местные, – сказал Женька. – Это, – он указал на старшего, – Лёвка, это, – кивок в сторону младшего, – Игорёк.

– Вы партизаны? – прямо спросил Лёвка. Игорёк сунул палец в рот и разглядывал нас неодобрительно.

– Да мы так, – Виктор повёл плечами неопределённо. Я добавил:

– Мы сами не местные.

– Да это видно, – взрослым тоном сказал Лёвка и тоже окинул нас взглядом – больше изучающим. Потом сказал: – Немец нас пожёг, мы в лес ушли. А сюда так ходим. Чего найти. Сегодня вот топор нашли – обгорелый да без топорища, а что ему сделается? В огне не горит, в воде не тонет.

– Тонет топор в воде, – возразил Виктор.

– Наш не тонет, – ответил мальчишка и сказал: – Дядю Степана и деда Никифора повесили. А Лидка в лесу пропала. Один я… Учитель мне говорил, чтоб смотрел внимательно, как наши объявятся ещё. А им трудно. В лесу сидят, осталось человек двадцать. Голодно и патронов нет совсем.