Олег Николаевич Верещагин Клятва разведчика

Надо сказать, что я давно уже потерял ориентацию и совершенно не понимал, в какой части Северо‑Запада мы находимся. Оставалось полагаться на Сашку. Да, собственно, и не всё ли равно? Как говорил один из персонажей фильма «Человек, который хотел стать королём»: «Враги везде!» И он был прав. Как правы и те, кто говорит, что на войне всё буднично. Ехали в поезде, сбежали, попались, расстреливали – не расстреляли; прятались в лесу, напали на потерявших нюх врагов, разжились оружием… Всё в порядке вещей, если ты жив. А если нет – то уже не пожалуешься на невезение.

– Нога как, Борь? – нарушил Женька мои размышления. Я пожал плечами:

– Да нормально…

Если честно, нога побаливала. Но это была несильная и неглубокая боль. Рана зажила и беречь её теперь значило просто лениться. Я уже почти забыл, как пережил «операцию».

– Пст, – услышали мы, и я увидел, что Сашка застыл, подняв руку.

Пару секунд мы просто стояли. Потом я услышал (и нервно облизнул губы) звук моторов. Он был не так уж далеко, но не приближался, а как бы двигался параллельно нам.

– Дорога, – сказал я тихонько, обогнув Женьку и подойдя к Сашке. Тот кивнул, продолжая всматриваться в свежую зелень. – Пойдём?

Сашка опять кивнул. Я указал Женьке в сторону, сам отошёл в другую – теперь мы двинулись цепочкой метрах в пяти друг от друга. Я передвинул стволом вперёд оружие, натянул ремень на локоть для упора. В голове звенело от напряжения… но с другой стороны я почти хотел, чтобы сейчас появились враги. Не знаю… чтобы посмотреть, у кого быстрее реакция, что ли? Успею я выстрелить первым – или нет? Внутри меня буквально выкручивало, как мокрую тряпку, капающую страхом – и в то же время нервы и мускулы пели, как туго натянутые струны на гитаре, мне казалось, что я вижу жучков‑паучков на листьях деревьев метров за двадцать и слышу, как шуршит листьями ёжик чуть ли не на дистанции стометровки…

Вот теперь шум приближался. Сашка остановился, я замер секундой позже, а ещё через секунду остолбенел и Женька. Метрах в трёх перед нами по до‑роге переваливался бронетранспортёр с немцами (корма ещё одного уплывала за поворот), следом двигался открытый грузовик, в котором покачивались каски и стволы легионеров. Замыкали колонну два мотоцикла с пулемётами в колясках, развёрнутыми в разные стороны.

Конечно, нападать на этот отряд было бессмысленно. Мы стояли и ждали, пока последний мотоцикл не скрылся за поворотом – и только после этого вышли на дорогу. Пыль на ней была теплой и глубокой.

– В той стороне – Крохино, – Сашка вертел головой. – Они оттуда ехали, но там не может быть такого гарнизона, там полтора полицая и заготовители, вечно пьяные…

– Дымом пахнет, – сказал Женька. – Не чувствуете?..

…Деревню сожгли без жителей. Судя по следам, люди ушли в лес, угнав с собой немногочисленную скотину и даже что‑то унеся из вещей. Но при въезде на поспешно сколоченной виселице раскачивались два тела – пожилой мужик и девчонка лет шестнадцати. На их вытянутых шеях (особенно это было заметно у девчонки; у мужика борода прикрывала петлю) висели грубые таблички – просто куски картона на верёвочках. Там не было ничего о «партизанах», как в кино. Там было просто написано два слова:

русские свиньи

Правда, на одной из боковин виселицы был прилеплен плакатик с двойным типографским текстом о том, что деревня подверглась возмездию за укрывательство бандитов. Но я прочитал это мельком.

Все ноги у девчонки были залиты кровью. А глаза смотрели на меня, как бы я не поворачивался и не переходил с места на место – синие и пыльные.

Девчонка была похожа на Машку Корзун, с которой я целовался на дискотеке на 8 Марта. Очень‑очень похожа. Я тряс головой и жмурился, пока Женька не ударил меня по щекам.

– Спасибо, – поблагодарил я. – Их надо похоронить…

– Надо, – сказал Женька, и я увидел, что Сашка уже несёт какую‑то лопату с полусгоревшей ручкой. Я достал финку – перерезать верёвки…

…В деревне не осталось ни одного целого дома, сарая или вообще строения. К тому времени, когда мы закончили копать две – нет, не могилы, это сильно сказано – а так, ямы – собрались тучи. Рукоятка к хренам обломились посередине, это прибавило работы. А когда мы ставили кресты – это я взялся их ставить, и ни Сашка, ни Женька не возражали – пошёл дождь. Не холодный, но бурный и явно затяжной. В мгновенно образовавшихся кое‑где лужах танцевали пузыри. По деревне поплыл отвратный запах сырой гари. Мы вымокли насквозь. Не знаю, что стали бы делать дальше – может, потащились бы в лес – но тут Женька буквально натолкнулся на полуобвалившийся погреб. Судя по быстро размывавшимся водой следам, на погреб наехал транспортёр – кажется, его вытягивали другим и разворотили то, что осталось. Но в погребе сохранились в песке какие‑то морковки и часть кровли. Под неё мы и забились. Сели на остатки настила, а ноги стояли в луже, и к ним стекали всё новые и новые ручейки, размывавшие скаты ямы. При попытке задрать ноги на настил, которую я предпринял, тот предупреждающе хрустнул – и я поспешно вернулся в ножную ванну. А то и сидеть не на чем будет. «Голым задом – в мокрую воду?! Увольте‑с!»