Олег Николаевич Верещагин Клятва разведчика

– Оружие, – хмуро сказал Сашка, – мы его не на помойке нашли.

– Никуда не денется ваше оружие – это, если всё хорошо будет, – гном по имени Мефодий успокаивающе кивнул, – так и получите его это – обратно.

– Да вы что, – звонко начал Женька, хлопая глазами. – вы нас за немецких шпионов принимаете?!

Я, признаться, перетрусил очень. Раньше мне такой аспект встречи с партизанами в голову как‑то не приходил – я просто заведомо считал их «своими», а вот что мы можем для них показаться «чужими» – я не думал. Женька пробудил во мне не очень приятные мысли… Но с другой стороны – как им ещё‑то быть?

Гном подтвердил мои мысли. С извиняющейся улыбкой он сказал:

– Ну а это – чего вы хотели‑то? Это – доверяй, но проверяй… А что ж думаете – фрицы это – дурней ветряной мельницы? Не дурней, и они, это, много раз это уж доказали. И вашего брата засылают, и беглецов это – из плена, и все это жалистные до невозможности… Когда б мы это все вот это верили так сразу, нас бы это уж давно по деревьям это – развесили…

Что тут было возразить? Что всеобщая подозрительность – это плохо? Плохо. Когда ты сидишь дома в начале ХХI и рассуждаешь об этом около телика или с книжкой на коленках.

Мы развернулись и пошли к кухне. По‑прежнему под конвоем…

…В три глиняных миски нам положили пустой овсяной каши, кажется, даже на воде. Лично я был такой голодный, что понял это уже потом, когда выскреб ложкой последние разваренные крупинки. Повариха – просто неприлично здоровенная – не толстая, а именно здоровенная – баба смотрела на нас с жалостью, потом сказала нашему конвоиру, сурово за нами надзиравшему:

– Скажи там, что не шпиёны они никакие. Что я – шпиёна от мальца голодного не отличу? – потом подперла щёку ладонью и вдруг со слезами сказала: – А я вам и добавки положить не могу, нету ничего почти… а вы вон какие голодные, ребятишки мои…

– Ну хватит реветь, тёть Фрось! – свёл брови наш конвоир и получил половником в лоб:

– А чтоб тебя!.. Тоже только с горшка слез, ружьё ему дали – он и вспузырился! Бррысь!.. – и снова обратилась к нам: – Намучились небось… Да вы не бойтесь, вы правду сразу говорите, всё, как есть, и всё сладится… Поели? Вот и ладно…

Мы вразнобой сказали «спасибо», и она снова запричитала:

– Да разве ж в прежнее время я б так вас накормила? Вы б и «спасибо» сказать не смогли… Да что ж этот Гитлер проклятущий нам жизнь‑то порушил…

Пока мы ели, рядом снова появилась та девчонка – стояла и в упор нас рассматривала. Потом спросила:

– Готовы? Пошли, – и мотнула головой конвоиру: – А ты свободен.

– Убегут же, – попробовал возразить он. Девчонка (кажется, её Юлькой зовут) смерила его таким взглядом, что парень покраснел и остался стоять на месте. Слышно было, как повариха удовлетворённо сказала:

– Как она тебя? То‑то…

Честное слово, я ни разу в жизни – ни там, ни тут – не чувствовал себя так идиотски‑неловко, как в этот момент, когда шагал следом за девчонкой. Я был босиком, грязный и вообще какой‑то перекошенный снаружи и внутри. В голове вертелось почему‑то: «Давай познакомимся.»

Нужен я ей, как собачий хрен.

– Значит так, – она остановилась возле землянки, из которой сочился через задёрнувший вход брезент пар. – Это баня. Вы, я вижу, подзабыли, что это такое. Там моются. Дальше разберётесь сами.

– Уж как‑нибудь, – буркнул Сашка. – Там постираться есть где?

– Барахло кидайте наружу, – отрезала она. – Потом подождёте, тут постирают.

– По‑моему, командир отряда – она, – сказал ей вслед Женька. Предполагалось, что она уже не слышит, но Юлька резко остановилась:

– Ты. Длинный. Вот так сможешь? – она что‑то сделала рукой, и в бревно наката землянки в дециметре от щеки Женьки воткнулась финка. Откуда и как она её достала и как бросила – я не заметил. – У меня батя был лесником. Он меня один вырастил. А летом прошлым немцы за то, что он лошадей им не отдавал, привязали ему к ногам два мешка с песком и в колодец кинули. А я видела. И сделать ничего не могла… Дай финяк.

Женька не сразу смог его вырвать…

…Я сидел и рассеянно потирал номер на руке. Да, это не переводная та‑тушка. Прочная работа, не ототрёшь… Сашка с Женькой ещё плескались в глубине землянки.

– Закончил мыться? – внутрь просунулась голова Юльки. Я охнул и согнулся животом к коленям. Она смотрела на меня без малейшего любопытства, и я спросил:

– Ты что, озверела? Сгинь.

– Я спрашиваю, закончил мыться? Давай к товарищу Хокканену, – она бросила мне белые кальсоны. – Пока это натяни. Твоё сохнет… И вы там побыстрее! – повысила она голос для моих друзей, прятавшихся один за другого с огромными глазами.