Олег Николаевич Верещагин Клятва разведчика

Мы хрустели морковкой, отмывая её под сочащимися сверху струйками. Морковок пришлось по две с третью на брата. Потом доели щуку и зайца и ловили всё те же струйки ртами. Вода была тёплая и пахла землёй – этот запах у меня вызывал нервную дрожь, и Сашка спросил:

– Замёрз?

– Нет, – я вздохнул. – Так… Что будем делать?

– А что тут делать? – пробормотал Женька. – Будем сидеть, пока дождь кончится. И пойдём дальше… Тут безопасно, они сюда не вернутся. Незачем им сюда возвращаться…

– Если бы они вернулись… – Сашка не договорил. Я напомнил:

– Гранат всё равно нет… – и опять вздрогнул.

– Да что с тобой? – Сашка заглянул мне в лицо.

– Та девчонка… Она на одну мою знакомую похожа.

– Может… – Сашка помедлил. – Может, это она и есть?

– Нет, – я покачал головой. – Та девчонка далеко…

Подняв голову, я прислонился затылком к влажным брёвнам. Прямо надо мной была щель, и сквозь неё я видел медленный шаткий полёт капель с серого неба. По краям щели на моё лицо цедились струйки, и оно скоро стало мокрым. Всё. А не только щёки.

Хорошо…

…Когда я открыл глаза, то увидел направленный на нас сверху ствол карабина. Над ним, в чистом утреннем небе, виднелось лицо молодого – на пару лет старше нас – парня в кепке и лыжной куртке нараспашку:

– Дядь Гриш! – крикнул он, не сводя с нас взгляда и ствола. – Тут кто‑то сидит. С оружием…

15

В общем и целом партизанский лагерь как две капли воды соответствовал моим о нём представлениям. Тут были землянки, кухня под навесом, полугражданские люди с оружием, занятые какими‑то своими делами, разговоры и даже гармошка, под которую пели:

А как Гитлера пымаем –

То возьмём железный лом.

Докрасна лом раскаляем,

В ж… лом яму вобьём.

Но вобьём концом холодным,

Прямо в ж… между ног.

Почему так, догадайся?

А шоб выташшить не мог.

Добрая песенка, что и говорить…

Скорее всего, командование уже предупредили, что нас ведут, потому что около одной из землянок нас ждали. Во‑первых, ждал какой‑то пацан лет 12 в гимнастёрке, галифе и сапогах, в пилотке со звёздочкой и с карабином. Конечно, это ему давало право смотреть на нас свысока, но я мысленно пообещал, что он у меня ещё огребёт пару щелбанов за то, что, изучив нас, длинно сплюнул в траву – вожжой слюны, во мастер! – и презрительно хмыкнул.

За пацаном стоял явный командир отряда. Если я не угадал, то готов съесть червяка. Высоченный, худощавый, с хмурым рубленым лицом мужик лет тридцати пяти стоял, широко расставив ноги. Кожаную куртку перетягивали ремни с финским ножом, пистолетом и подсумками. На боку очень естественно висел немецкий ЭмПи. На светлых волосах – фуражка со звёздочкой. В сапоги можно было смотреться, как в зеркало. На защитных галифе – ни единой морщинки. Серые глаза смотрели с оценивающим прищуром, и мне захотелось подтянуться и вскинуть подбородок.

– Значит, это вы и есть? – спросил он, рассматривая нас. Наши конвоиры сложили к его ногам отобранное оружие, а я поздравил себя с правильной догадкой – командир. Говорил он с каким‑то лёгким акцентом, но чисто. – Ну что, назовитесь.

Мы представились. Кажется, он готовился прямо здесь продолжать разговор – а точнее, допрос, – но вмешался его спутник, которого и заметить‑то на фоне командира было непросто. Он вышел из землянки чуть позже – маленький, уже лет за пятьдесят, в накинутом на голое тело гражданском пиджачке и… в лаптях. Мне этот персонаж показался похожим на гнома из американских мультиков – не только ростом, но и розовощёким добрым лицом, клочковатыми седыми волосами. И вообще. Он тронул командира за рукав и подал голос:

– Ты это погоди, ты это чего спешишь‑то? Ты это смотри на них, это глядеть жалесно… Ты это на ноги их глянь – это не то ноги не то это сапоги… это бархоткой чистить можно, как твои это… Успеешь это – поговорить… Юля! – окликнул он дребезжаще, из той же землянки появилась девчонка. Примерно наша ровесница, в широченных шароварах, грубых ботинках и мужской рубашке. На грудь переброшена толстенная коса. Она скользнула по нам равнодушным взглядом большущих синих глаз (как у персонажей японских мультиков – об‑балде‑е…) и спросила:

– Чего, Мефодий Алексеевич?

– Это, дочка, – он повернулся к ней, – ты это на кухню сходи, скажи это – пусть там троих накормят, это – придут сейчас. А потом слетай, дочка, это, скажи, чтоб баню сделали. Сделаешь? Ну, вот, это и хорошо… – и обратился к нам: – Ну, сейчас это поедите, помоетесь, а там и поговорим, это – кто вы, откуда…