Владимир Ильин - Люди феникс

Слегин глянул на часы, не отрывая рук от штурвала.

— Еще целый час до вылета, — сообщил он. — Так что мы с тобой успеем пропустить стопку-другую в аэропорту… Жаль все-таки, что ты удираешь из Инска так поспешно. Мы бы с тобой успели обсудить все как следует. Может, все-таки передумаешь, а?

— Нет, — сказал Сабуров. — Не могу…

— Ну как знаешь, — с сожалением вздохнул Слегин. — Ладно, в Интервиле встретимся. Вот разберусь с бумагами, отчетами — и тоже домой… Честно говоря, надоел мне уже этот городишко. Какой-то он вечно пасмурный и потому как бы нереальный. Как выцветшая черно-белая фотография… Да еще факел этот на нервы действует — вон, опять горит, зараза!..

Сабуров машинально покосился в окно. С моста, по которому неслась их машина, был отчетливо виден мотающийся из стороны в сторону язык грязно-желтого пламени на вершине огромной трубы по другую сторону реки.

— А знаешь, это не просто факел, — возразил он. Это — Вечный огонь.

— Ну уж? — усомнился Слегин. — Что-то, я смотрю, тебя на траурную символику потянуло… Никогда бы не подумал, что сотрудники Инвестигации такие впечатлительные. И вообще, ты бледно выглядишь, Лен. Как себя чувствуешь?

Сабуров проглотил комок в горле.

— Нормально, — сказал он. — Наверное, просто устал…

На самом деле в нем созревало какое-то смутное ощущение, суть которого он не мог определить, сколько ни пытался.

Словно он что-то должен был сделать. Прямо сейчас, не откладывая…

— Останови-ка, — сказал он, когда мост закончился и внутреннее ощущение стало физически невыносимым. — Останови, я сказал!..

Скрипнув тормозами, машина притерлась к бордюру.

— Ты что? — испуганно спросил Слегин.

— Совсем забыл, — торопливо сказал Сабуров. — Мне нужно забежать в одно место… Ты подожди меня, я — мигом…

Прежде чем раскрутчик успел что-то сказать, он распахнул дверцу и выскочил из машины.

Уверенно, словно повинуясь невидимому целеуказанию, устремился в ближайший переулок.

За углом блистала огнями витрина какого-то заурядного магазинчика. Такие в городе встречались на каждом шагу. Но Сабуров почему-то был уверен, что ему надо именно сюда.

Дверь магазинчика была распахнута настежь.

Инвестигатор влетел в тесное помещение и замер.

Только теперь ему стало ясно, что за смутное чувство терзало его.

Магазинчик был пуст. Сбоку имелась стойка прилавка с кассовым аппаратом, за которой лежало чье-то тело с ножом в спине.

Убийство было совершено совсем недавно — кровь, вытекающая из раны, еще не успела образовать на полу лужу.

Сабуров подошел к лежащему и присел возле него на корточки.

Это был молодой Парень приятной наружности, с длинными волосами. Продавец или владелец магазинчика. Скорее всего, его убили грабители: ящик кассового аппарата был выдвинут, и в нем было пусто, лишь на полу виднелись рассыпанные в спешке мелкие монеты.

Сабуров почему-то был уверен, что ему необходимо прикоснуться к трупу. Правая рука его наполнилась тяжестью и зудом немедленно избавиться от тяжкого груза. По всему телу пробегала дрожь нетерпения.

Но, стиснув зубы, Сабуров не спешил прикасаться к мертвецу.

Теперь он понимал, что значит быть чудотворцем.

«Слегин был прав, — думал он. — Любое чудо аномально по своей сути, а такой Дар — и тем более. Он так же противоестествен для человеческой души, как убийство. В мире существует два непреложных правила, которые не следует нарушать никому. Нельзя лишать человека права жить, но нельзя лишать его и права умереть. Почему-то мы, люди, так устроены, что видим в устройстве окружающего мира одну только вопиющую несправедливость. И если нам в руки попадается необходимый инструмент, как мы тут же лезем ломать и переделывать мироздание, руководствуясь своими мерками и так называемыми гуманными соображениями. Естественно, что мир сопротивляется нашему хирургическому вмешательству, потому что режем мы его по живому, с кровью выдирая кажущиеся нам ненужными куски…

А потом удивляемся, что все наши попытки добиться очевидного Добра заканчиваются неуклонным возрастанием Зла.

Только беда в том, что нам трудно смириться и оставить все как есть.

Даже если я не спасу этого неизвестного мне человека от смерти, то наверняка всю оставшуюся жизнь мне будет суждено постоянно бороться с подобным искушением. Это будет вечная мука: видеть погибших. горе людей, потерявших родных и близких, и знать, что достаточно лишь тебе захотеть — и мертвые восстанут из праха.