Алла Гореликова - Полукровка

Мускулы едва угадываются под густой рыжей шерстью, но обольщаться не стоит: он меня сделает одной левой, даже не напрягаясь. Черт, что такое?! Почему он так меня пугает? Ведь на самом деле я не боюсь!

Ханн прищурился. В ярко-медных глазах заплясали опасные зеленые огоньки. Настоящая психическая атака! Ну да, конечно. Ханнская. Мне мама как-то показала, но тогда я не впечатлилась. А вот сейчас... ну ладно же! Я тоже сощурилась, посмотрела, как в прицел, воин моргнул... ага, отпора не любишь! Я повернулась к лэмми:

— Достопочтенный, ведь нас не занимают праздные разговоры с каждым возомнившим о себе новобранцем?

Лэмми утопил глаза. Он понял: я вернула наглецу оскорбление, потому что не сомневалась — сам лэмми смолчит. Гость, окажись он хоть трижды хамом, остается гостем.

— Разумеется, капитан, — он, конечно, не преисполнился благодарности, у лэмми не принято испытывать благодарность к чужим, но он остался доволен. А ханн... ханн тоже понял, волна запаха изменила оттенок, стала откровенно угрожающей. Но его злость только запах и выдал, внешне он сделал вид, что все в порядке; и, значит, он вовсе не такой дуболом, каким хочет казаться. И, значит, дело куда серьезнее, чем я подумала.

— Так ты из игроков? — воин пристроился рядом. — Черный бар? Надо же, такая малышка, и капитан.

Я куда мельче ханнских женщин, а воин... ну, воин он и есть воин, рядом со мной он просто огромен. Силой я от него не отделаюсь. Самое время вспомнить все, что я знаю о народе моей матери!

— «Капитан» — всего лишь слово, тебе ли не знать, воин? За мной нет серьезных дел.

— Будут, раз добралась до самой сложной точки. Здесь ожидается половинный отсев.

— Откуда ты знаешь, воин? — Я изобразила вежливое удивление, хотя все яснее ясного — это нам, игрокам, запрещено принимать ГСН, а остальных развлекают на всю катушку — нами развлекают. А вот то, что воин в разговоре со мной избегает обращения, это плохо. Очень плохо.

— Знаю, — ханн презрительно фыркнул. — Как знаю и то, что после такого испытания добрая выпивка и хороший отдых не покажутся лишними. Я, пожалуй, составлю тебе компанию.

Мы вошли в Черный бар, и я остановилась, забыв ответить. Назвать такое чудо «черным»... то есть он, конечно, черный, но какой черный! Пол в разводах зеленоватого, багряного и фиолетового оттенков — оттенков именно черного, где цвета еле угадываются, — словно текучая, только-только начавшая застывать лава. Потолок — глубокая, чуть искристая чернота космоса, нависшая непривычно низко и едва заметно согревающая, когда вглядишься в нее пристально. А стен словно нет вовсе, лишь глухой, непроглядный мрак, иллюзия бесконечного дикого пространства. Плавающие под потолком морионовые шары светятся серовато-дымным светом. Один помешанный на экзотике толстосум с Земли как-то поручил отцу раздобыть такой шар; дело, кстати, оказалось куда сложней, чем на первый взгляд, но я не о том — прежде чем отдать светильник заказчику, отец завез его на пару недель в геологическую лабораторию. Оказалось, летающий шар дымного света является абсолютным аналогом земного черного кварца — мориона; но как лэмми заставили черный хрусталь летать и светить, так и осталось загадкой.

Черные блины столиков, парящие над полом безо всякой видимой опоры, я заметила, когда воин-ханн взял меня за плечо и подвел к ближнему из них. Ощутив стальную хватку рыжего громилы, я снова подумала — плохо дело. Запах уже не так агрессивен, но все равно заставляет опасаться. С какой радости этот тип ко мне приклеился?

На столе уже ждали стаканы, сверкали хрустальным блеском на непроглядно-черном фоне, и плескалось в них что-то совсем незнакомое. Ханн сел, воздух под ним уплотнился в гравкресло — дорогая штука, очень дорогая, но хоть знакомая, среди прочих чудес этой пещеры... недовтянутые когти цокнули о стакан, и я на долю секунды встретилась с воином взглядом. Ох...

— Выпей, — с небрежной ласковостью предложил он, — это поможет тебе расслабиться.

А в глазах даже не презрение — брезгливость. Гадливое отвращение. Что ж, это куда понятнее любезного ухаживания — в конце концов, связавший моих родителей брак (и я, как его неизбежное следствие) только у людей не считается извращением. Люди терпимы. Люди не смотрят косо на «детей из пробирки» и игры с геномами. Они этим переболели еще до эры контактов.

— Подожди, — пробормотала я, — сначала отметка. Время надо зафиксировать.

Лэмми сидел в дальнем углу, маленький, костистый, угловатый, и гнездо мрака у левой его руки наверняка скрывало сейф, посуду, смеситель и прочие атрибуты барменского дела. Я подошла и села рядом, незаметно выудив из нагрудного кармана разговорник — обычно я не нуждаюсь в переводчике, но иногда крохотный приборчик оказывается кстати. Как сейчас. У моего непрошеного кавалера очень тонкий слух.