Николай Желунов - Закон о тюрьмах

Они двигались цепочкой, с винтовками наперевес, как солдаты, идущие в штыковую: высокий худой мужчина с длинными волосами, в шинели старинного образца и круглых очках; полная немолодая женщина в серебристом, с радужными разводами плаще; кряжистый старик в кожанке и рыжеволосая девушка в черной кожаной куртке, черных обтягивающих лосинах и черных же сапогах с опушкой. Чуть позади них катилась на платформе Мясорубка. Она была заметно больше размером, чем Мясорубка Вика. Это ее мотор издавал гудение и жужжание, которые услышал Гай.

С одного взгляда на эту компанию он осознал, что ему грозит, и пулей бросился прочь, стараясь укрыться за повозками.

— Я вижу его! Вот он, вот он! — с дикой радостью закричал мужчина в шинели.

— Стреляй!

— Там еще один, у костра!

— Стреляйте же, уходит!

— Ахерон! Ахерон! — перекрыл все трубный глас женщины в серебристом плаще.

Гая словно током прошибло. Он прекрасно понял, к кому обращен этот призыв, и догадывался, что за этим последует. Нет, Господи, нет!

Мощные ритмичные удары тяжелых ног за спиной подтвердили его опасения. Демон приближался. Его круглые глаза багрово полыхали в сумерках.

— Я сдаюсь! — крикнул Гай, — Не трогай меня! Я пойду сам.

Стальная туша — раза в два выше Гая, надвинулась на бывшего художника и огромная лапа подкинула его в воздух, как котенка.

— Я такой же, как и твои хозяева, — сказал он демону, — не делай мне ничего, слышишь?

Ахерон, конечно же, ничего не ответил. В лагере он швырнул Гая под ноги обладательнице красивого плаща.

— Отбегался, красавчик, — констатировала та, играя одним из десятка золотых амулетиков, висящих на шее. Она явно была здесь главной.

— Вот тебе, сука, за то, что пытался удрать! — лохматый очкарик в шинели с чувством ударил Гая прикладом в лицо, и тот рухнул на землю.

— За что? Погодите! — Прохрипел он, уворачиваясь от ударов. — Мы — такие же, как вы! Мы — Мстители Господа!

— Думаешь, мы тебе поверим, сволочь? — мужчина в шинели с ненавистью плюнул в Гая.

— Не дергайся так, Марко, — спокойно сказала рыжеволосая девица, закуривая, — до чего ты нервный придурок.

Марко с шипением отошел в сторону и наклонился над Виком.

— Отвечай, это Содом вот? — строго спросила предводительница.

— Был Содом, — выплевывая кровь, задыхаясь, ответил Гай.

— Вы двое тут? Куда подевались остальные?

— Мы их отправили туда, — кивнул Гай на Мясорубку, — у нас была такая же.

— Врешь, сука! Все ты врешь! — закричал Марко. В его круглых очечках сверкнул отсвет глаз Ахерона, — дайте его мне, ну дайте!

— Заткнись, Марко, — процедила девица, даже не поворачиваясь к нему.

— Гляньте! — подпрыгнул на месте Марко, — что тут такое? А? А?

Четверка обступила неподвижного Вика.

— Его рвало этой дрянью, да? — скривилась девица.

— Вот черт…

— Господи, ты только глянь…

— Запоминайте вот, — простерев руку над Виком, пробасила женщина, — особенно ты, Лайма, запомни. Сие — одержимый бесами. Такие они вот. Такие вот. Видишь, блевал чем? То-то. Давай-ка сразу вот в Давильню его.

И Гай рассмеялся — сперва тихо, потом все громче и громче, и наконец истерически захохотал. Марко взвизгнул и бросился к нему, но был на лету остановлен молчаливым стариком.

— Чего ржешь? Чего ты скалишься, урод? — визжал Марко.

— Вик — одержимый бесами? Ха-ха-ха-ха! — слезы потекли из глаз Гая. — А Вик-то — одержимый! Ха-ха-ха-ха! А Мясорубка — Давильня? Ух-ха-ха-ха-ха-ха!

Он покатился по песку, схватившись за живот, и смеялся без остановки, пока сильные пальцы не подхватили его за руки и ноги, и швырнули в кроваво-черное, чавкающее, бешено крутящееся ничто.

Отдышавшись, полная женщина поправила свой сверкающий плащ, привела в порядок амулетики на шее и бросила спутникам:

— Не стойте, как бараны-то. Поищите чего-нибудь пожрать.

Гай медленно переворачивался в густом красном желе. Рядом, выводя кончиками пальцев кровавые полосы, скользил к невидимому дну мертвый Вик. Стайка пузырьков вырвалась из его рта и застыла в жаркой неподвижной массе. Уже умирая, Гай бросил взгляд вниз и успел увидеть в страшной дали бесконечную человеческую очередь, что изгибаясь и дрожа, как больная змея, медленно и упрямо уползала к гигантской черной дыре.