Владимир Датыщев - Подчиняя вселенные

— Да ерунда всякая, — капитан попытался подняться, но резкая боль в области легких заставила его бессильно откинуться на подушку. — Бог мне снился. С рогами! — Он попытался улыбнуться сквозь плотную занавесь боли.

— Дела! — протянул Затворник. — С рогами говоришь? А чего он тебе сообщил?

— Да ничего, рисовать меня хотел научить, — Клипарду удалось выдавить из себя жалкое подобие улыбки. И разговаривали мы о любви и мести.

Он сильно удивился, когда при слове «месть» всегда непрошибаемый монах дернулся, словно от удара палкой. И позеленел, став похожим на личный, сейчас невидимый ореол Паладина.

— Ты, это, — прочистил горло Стигней. — Если попадешь в лапы Инквизиции, ни о каких рогатых богах не вспоминай. А то сожгут еще, чтоб неповадно было богохульствовать.

Ему также удалось улыбнуться.

— Ладно, выйду пока, — сказал служитель Ордена. — А ты пока с мечом моим пообщайся, он тебе силы прибавит. Да и боль он обучен принимать на свое лезвие.

Антон едва видимо кивнул подбородком, когда монах исчез за порогом. Сзади его плечи выглядели немного поникшими, будто он долгое время не спал, занимаясь каким-то делом. И сейчас он расстраивался, что работа не удалась.

— Я готов выслушать тебя, дорогой тай-цзин, — мифическое оружие медленно приподнялось над ободком ножен и, ослепительно сияя, бережно опустилось на кровать рядом с головой Клипарда. — Хочешь, я помогу снять тебе эту боль?

Капитан согласно махнул веками.

Тотчас кислотник несколько раз быстро моргнул, как от перебоев в электрической сети и почти погас, став совсем тусклым. Внезапная волна успокаивающего облегчения проникла Антону в больную грудь и пошла дальше, растекаясь по каждой клеточке тела.

— Теперь, — шепнул меч, — тебе будет значительно легче общаться со мной в подсознании. А мне потребуется большая концентрация твоего и моего духа, чтобы нас никто не смог подслушать.

— Разве, — Клипарду показалось, что он ослышался, — может кто-либо подслушать мысли без Считчика?

Меч заерзал на постели, поудобнее устраиваясь. Волна безболезненного тепла, почти жары, накатывала ровными интервалами, Антон почувствовал, что опять погружается в царство Морфея.

— Боги могут все! — вздохнул кислотник. — Или силы, называющее себя богами. Мы, тай-цзин, оказались в очень опасном переплетении войн между всемогущими силами.

Капитан уснул, убаюканный медленным речитативом оружия.

Когда-то не было ничего. Бескрайняя тишина и недвижимый покой. Только Хаос, сплошной бесформенной кляксой расплескавшийся в подпространстве. И не было жизни между звездами. И не было небесных тел.

Но вот приоткрылся прокол. И появился маленький короткий луч, возможно радиосообщение из другого мира. И превратился этот посланец маленького света в слово.

И было Слово.

И слово было «БОГ».

И понял он свою суть. И возлюбил себя. [1] Отрывок из «Божественной летописи» Ордена Паладинов Света. В трех экземплярах хранится в библиотеке Цитадели Света. (Здесь и далее — приметки Автора)

Первое, что почувствовало божество после осмысления себя, что он очень устал. Ноги дрожали от напряжения. Еще бы, дело ли, путешествовать сквозь время и пространство в Хаос, чтобы зародить жизнь.

И сотворил он первым камень, наделив его способностью мыслить и разговаривать. Много времени Бог, и глыба проводили в бесконечных философских диспутах. Камень обожал, когда Бог садился на него, совещаясь, чего бы еще сотворить. Во истину безмерными были возможности Творца вселенной.

Камню было очень неуютно висеть среди хаотического спокойствия. Поэтому он попросил сотворить себе твердь. Чтобы можно было надежно врасти в нее корнями, и ничто бы не смогло оторвать его от своего фундамента, разве что он сам бы захотел.

И сказал Бог Слово. И Слово было «Любовь», второе имя Бога.

Возникла твердь. Чтобы ей было удобно находиться среди Хаоса, Бог придал ей форму шара, соорудив в ее центре-утробе Притяжение. А потом твердь, наименованная планетой, была размножена до бесконечности. И было сотворено столько твердей, что они заняли собой все пространство, вплоть до его бескрайних берегов.

И попросил камень, которому было донельзя скучно, чтобы вокруг возникла Жизнь. И «Жизнь» — это третье имя Бога.

Но как только возникло все живое, тут же умерло оно, потому что не имело чем дышать. Только остались некоторые анаэробные бактерий, которым не требовался кислород.