Андрей Посняков - Отряд

Немного поискав, нашли повертку, грязную и заросшую травой. По обе стороны от нее вздымался лес - ореховые кусты, осины, березы. Чем дальше, тем деревья становились гуще, вот уже пошел бурелом, а за ним и ельник. Стало кругом темно, словно ночью, правда, сверху не моросило - не давали плотные еловые лапы.

- Чего-то уж больно долго идем, - с трудом вытаскивая из грязи ноги, посетовал Прошка. - Ты ведь, Василиска, говорила - пять верст.

Девушка усмехнулась:

- Да это не я говорила, а пастушонок тот. Может, врал?

- Да ты сама-то дорогу помнишь?

Василиска вздохнула:

- Откуда, коли я тут никогда не была? А дядьку Кузьму с теткой Настеной помню. Правда, они тогда еще на деревне жили.

Митька внимательно посмотрел по сторонам. Что-то не очень похоже было, чтоб подходили к жилью, наоборот, казалось, забирались в самую глухомань. Кое-где приходилось перебираться через поваленные на тропу деревья - вот уж точно, на телеге не проедешь! Пару раз промелькнули по левую руку заросшие молодым подлеском пустоши - бывшие поля? пастбища? покосы?

- Смотрите-ка, дворище! - останавливаясь, воскликнул идущий впереди Прохор. Чуть поотставшие спутники его скоренько подбежали ближе, увидев прямо перед собой, за ивой, за кустами, серые покосившиеся строения, окруженные невысокой изгородью из тонких жердей. Изба, овин, хлев, - все в запустении. Сорванная с изгороды калитка - уже успевшая порасти травой - валялась на земле; покосившись, повисла на одной петле дверь. Во дворе покачивались высокие папоротники.

- Похоже, вот он, починок, - облизав губы, тихо промолвил Митрий.

Прошка недоуменно моргнул.

- Какой же это починок? Пустошь!

- Ну, что так стоять? Идемте-ка взглянем.

Внутри, как, впрочем, и снаружи, давно покинутая изба производила гнетущее впечатление: провалившиеся лавки, поваленный на давно нескобленный пол стол. В красном углу пустовало местечко для икон.

- С собой, видать, забрали божницу, - тихо произнесла Василиска. - Знать, сами ушли, никто не гнал. Бог даст - живы.

- Может, и живы, - кивнув, согласился Митрий. - Однако где их теперь искать? И самое главное - нам-то что делать, об этом вот думать нужно!

- Думаю, хорошо бы хоть немножко тут передохнуть, - начал было Прохор и тут же осекся, стукнул себя по лбу. - Ой, глупость сказал. Тати-то кузьминские нас именно здеся искать и будут!

- Верно, - с усмешкой заметил Митька. - Тогда - в путь. Только вот куда?

Посовещавшись, решили идти по тракту до самой Онеги-озера, а уж там, с попутным обозом, до Холмогор или Архангельска.

- Я - на карбасы наймусь. Митька, грамотей, в приказную избу, а ты, Василиска, хозяйствовать будешь, нешто от трудов своих на плохонькую избенку к осени не наскребем?

- А еще можно к доброму вотчиннику в кабалу податься, - немного подумав, предложила Василиска.

Если разобраться, не столь уж и плохое было предложение. В большой-то вотчине у именитого, сильного боярина крестьянам куда как привольней жилось, чем у какого-нибудь захудалого своеземца. Уж тот-то все у своих людишек выгребет, не то что сильный и богатый хозяин, который и людишек своих от любого недруга оборонит - кто будет связываться? - и, в случае чего, с господского подворья в долг жита выделит. Справный хозяин, он понимает, что за счет своих крестьян живет, бедности людишек своих не допустит - этак и сам в бедность скатишься. Мелочь-то - своеземцы-помещики по одному, много - три - дворишка имеющие, тоже не дураки, тоже все понимают, только вот не могут так поступать, как крупный боярин, денег у них ни на что нету - ни на помощь, ни, частенько, и на себя даже. Вот и примучивают крестьян высоким оброком да лютой барщиной. А лютуй не лютуй, коль мало землицы, так мал и доход - и больше не станет. А у богатого-то боярина землицы много, сам хозяин за всем не уследит, на то мир имеется - община крестьянская. Вот она-то - через старосту выборного - пред вотчинником за всех крестьян отвечает. Чем больше земель у боярина, тем больше крестьян, тем большую власть мир имеет. И чем меньше ее, землицы-матушки, у дворянчиков разных да детей боярских - потомков измельчавших родов, - тем, соответственно, и крестьянин бесправнее. Ведь для чего царь-государь урочные лета учредил? Пять лет велел сыскивать беглых. И Юрьев день отменен, когда каждый - уплатив пожилое - волен был хозяина поменять, к тому уйти, у кого лучше. А у кого лучше? Уж конечно, у столбового боярина! Вот к ним, к боярам-то, и бежали либо на Дон да в Сибирь дальнюю - на свою волю. Оттого, чтоб совсем не обезлюдели поместьица, и издал государь столь суровый указ. Оно и понятно - с чего мелким государевым слугам кормиться? Не будет крестьян - так и не с чего. Тем более голод сейчас.