Андрей Посняков: Отряд

- Охолони, братец. - Подойдя ближе, Василиска тронула Митьку за плечо. - Так и так уведут Пеструшку нашу… Чего уж теперь.

Один из служек - чернобородый, похожий на цыгана парень - внимательно посмотрел на девчонку и нехорошо ухмыльнулся, показав мелкие желтые зубы. Прищелкнул языком:

- Хороша дева!

Протянув руку, служка огладил Василиску по спине, осклабился охально… Митька бросился было к сестре, да наткнулся на кулак, отлетел в сторону. Долго не лежал - сестрице уже задирали юбку, - вскочил, размазывая злые слезы, и, схватив валявшееся рядом полено, изо всех сил огрел охальника по загривку.

- Ой! - как-то совсем по-детски вскрикнул тот и медленно повалился наземь.

- Убили, - отбежав в сторону, испуганно захлопал глазами второй. - Как есть убили! На Божьих слуг руку подняли?! Ах, вы ж…

Митька не стал дожидаться дальнейшего развития событий, схватил сестрицу за руку - и бежать со всех ног!

Миновав Введенскую слободку (бывшую деревушку Иссад), беглецы понеслись мимо Введенской обители к реке, к мосту, выскочили на широкую Белозерскую улицу, длинную, в шестьдесят восемь дворов, вплотную примыкавшую к обширной торговой площади Преображенского прихода. Площадь, торговые ряды, таможня и весовая-важня, впрочем, как и весь тихвинский посад вместе со всеми жителями, принадлежали знаменитому Большому Богородице-Успенскому монастырю, не так давно получившему от царя Федора Иоанновича тарханную грамоту, освобождавшую посад от всех государственных податей - только монастырские, да монастырский же суд, да управление. Архимандрит - вот она, власть, и никто более. Даже государевым воеводам, что еще раз подтвердил уже нынешний царь Борис Федорович Годунов, доступа на тихвинский посад не было. А и нечего делать - чай, не государственная землица кругом, монастырская!

У Преображенского собора Митька остановился, покрутил головой. Нет, вроде бы никто за ними не гнался.

- А чего нас ловить-то? - невесело усмехнулась Василиска. - Нешто куда денемся? Ой, спаси Господи!

Повернувшись, она истово перекрестилась на деревянную Преображенскую церковь, затем, чуть пройдя, остановилась в виду большого монастыря, окруженного могучими бревенчатыми стенами с мощными башнями. Из-за стен виднелись пятигнездная каменная колокольня и - рядом с ней - маковка Рождественской церкви, а чуть подале вздымались в хмурое апрельское небо луковичные купола Успенского собора.

- Матушка Богородица, Пресвятая дева Тихвинская, - крестясь и кланяясь, Василиска зашептала молитву, - помоги!

На звоннице, на колокольне Преображенского собора, в Введенском женском монастыре и в церкви Флора и Лавра вдруг разом забили колокола. На Успенской звоннице - басовито, густо, в Введенской обители - ласково, переливчатой трелью, а на соборе и в церкви Флора и Лавра - радостным малиновым звоном - бом-бом-бом, бом-бом-бом… Взлетев высоко в небо, колокольный звон разогнал злые серые облака, сквозь которые, отразившись в стеклянных окнах богатых домов большого посада, ласково проглянуло солнышко. А звоны не умолкали, растекались по соборной площади, по торговым рядкам, улицам - широким и не очень, - уносились в заречье, на монастырские пашни, и дальше, на всю округу, в непроходимые леса и топи. И, словно отзываясь на глас главных церквей, забили колокола на дальних окраинах - в обители Николо-Беседной, Николо-Боровинской, Дымской…

- Чего это они? - прошептал Митька. - Праздник, что ли, какой?

Василиса оглянулась, в недоумении пожала плечами:

- Ты что, Митрий, забыл, что ли? Сегодня ж святого великомученика Георгия день!

- Ах, да! - Отрок шлепнул себя ладонью по лбу. - И впрямь - позабыл, что сегодня Егорий Храбрый. Пришел Егорий - весне не уйти. Ишь, галок-то!

- То не галки, грачи, - тихо засмеялась девушка. - А вон там, у реки, - ласточки.

Митрий прочитал нараспев:

- Да-а… - Василиса вздохнула, опустив долу длинные загнутые ресницы. - Как раз на Егория отогнали бы нашу Пеструшку на летний выпас… Эх… Жалко. Коровушка - она коровушка и есть. Богатства не принесет, но и помереть не даст. Жалко…

- Жалко, да что поделать? Эх, жи-и-изнь…

Махнув рукой, Митька дернул сестрицу за рукав и обреченно побрел в сторону торговых рядов. Зачем - и сам не знал.

Что-то нужно было делать - что?