Андрей Имранов - Судьба боится храбрых

Второй урок — после обеда — вела женщина. А может, и не женщина: принадлежность к прекрасному полу выдавал только голос — мощное красивое контральто. (Всякие такие названия Тим знал, потому что полтора года в хор ходил, пока не бросил. Мама тогда, правда, распсиховалась, но он все равно больше не пошел — надоело. Да и не мужское это дело — в хоре петь.) Короче, голос у тетки был зачетный, а в остальном она как-то на женщину и не тянула. Голова была лысая, как коленка; лицо вполне могло быть и мужским, а грудь у нее если и была, то не слишком большая и совершенно теряющаяся в складках одежды. Да Тим особо и не всматривался — поймет еще неправильно… страшно представить просто. Вообще, за время пребывания в этом странном мире он еще не встречал ни одной женщины, которая была бы похожа на женщину в понимании Тима — одета красиво, с фигурой, прической, ну и вообще. И даже если они здесь и были, то уж, видимо, не в школе. А слуги и крестьяне, те и подавно выглядели как серая масса, про них скорее можно было сказать «оно». Видимо, про любовь, романтику и прочие радости взаимоотношения полов в этом мире ничего не знали. Да и знать не хотели. У них же шаретор, блин. Хотя дети явно на свет как-то рождались.

Предмет, как выяснилось, был новым не только для Тима — для всех. Если по остальным предметам Тим от одноклассников явно отставал, то здесь, как следовало из первых слов учительницы (представившейся как Фэй Раш), у него был шанс пойти вровень. Впрочем, из вторых слов стало ясно, что надеяться на это Тиму не стоит — училка принялась нести уже наскучившую Тиму пургу. Про волю, ее вложение, распределение, концентрацию сознания, силу мысли и прочую бредень, услышав которую любой нормальный человек сделает понимающее лицо, сошлется на занятость и поспешит смыться. То, что Тим смыться не мог при всем желании, и то, что эта бредень вроде как оборачивалась правдой, роли не играло. Разум Тима серьезно воспринимать ее отказывался.

Тим старался изо всех сил, понимая, что тетка говорит дело, и если ему не получится отнестись ко всему этому со всей серьезностью, то у него будут проблемы, но получалось хреново. Предмет назывался «Воля в Себе», и уже только эта двусмысленность в названии настроила Тима на игривый лад. «Штирлиц взял себя в руки», — вспомнил он, внутренне усмехнулся и слушал дальше. Когда Фэй Раш рассказала, что ее предмет даст им возможность сократить потребность в еде до минимума, восполняя энергию прямо из окружающего пространства, Тиму вспомнился анекдот про одного такого сектанта, который учил свою собаку космической энергией питаться. «Почти научил, а она взяла и сдохла». Стоило училке упомянуть про возможность дышать не только легкими, но и всем телом — под водой, например, — как Тиму весьма некстати вспомнился анекдот про ежика, который научился попой дышать, сел на пенек и задохнулся. Он сидел, весь дрожа от сдерживаемого смеха и с ужасом ожидая, что смех прорвется наружу, когда Фэй Раш заметила его состояние.

— Тимоэ, тебе смешно? Почему? — спросила она, прервав очередной свой рассказ.

— Нет, — сказал Тим, сглотнул и добавил: — Мне не смешно.

Ему было уже совсем-совсем не смешно и довольно страшно.

Фэй Раш внимательно на него посмотрела, но ничего не сказала. Отвела взгляд и продолжила истории про всякие чудеса, которые умеют делать волины с собственным телом. Тим перевел дух и осторожно вытер пот со лба. Вроде пронесло… хотя, если она наябедничает Ашеру Камо, куратор наверняка устроит ему веселый вечер. А она может. Наверняка наябедничает… Тим тихонько вздохнул, отогнал тоскливые мысли и слушал дальше — до самого конца урока. Урок, поскольку он был первым, был обзорным — совсем без практических занятий. Из всего, что говорила Фэй Раш, Тим вынес два важных вывода. Первый, что волины — охренеть насколько крутые. Он это вообще-то и раньше знал, но думал все же, что они что-то типа джедаев из «Звездных войн». Или там «Людей Икс» каких-нибудь. Короче, обычные люди с супервозможностями. А оказалось, что волины и в воде не тонут, и в огне не горят, и еды им толком не надо, и питья, и даже воздух не сильно нужен. И раны они себе в мгновение ока залечивают, и руки-ноги отращивают, и яды на них никакие не действуют, и вообще непонятно, как они все от собственной крутизны еще не полопались.

А вторым выводом было то, что Тиму преуспеть в этом предмете тоже явно не светило. Потому что во все, что своим глубоким контральто пела Фэй Раш, Тим верил даже меньше, чем тому, что говорилось на всех других уроках. И как заставить себя поверить — не представлял. Это все равно что поверить во взаправдашность какого-нибудь рисованного мультяшного супермена. Смотреть фильмы и мечтать о сверхвозможностях — совсем, оказывается, не то, что развивать их на самом деле. Только своей волей и верой. Даже без приборчиков и тренажеров специальных. Вот если б как в «Матрице»: раз — и флэшку с «волей в бездействии» в мозги воткнуть — тогда другое дело. А тут, видите ли, все, что необходимо, оказывается, в мозгах уже есть. Ага. Может, у них и есть. А вот насчет себя Тим иллюзий не испытывал. Благо за шестнадцать лет жизни доброжелательное окружение в виде родителей и учителей вдолбило Тиму, что если уж и есть у него некоторые, не сильно выдающиеся способности к математике и программированию, то, например, в спорте и химии он полный ноль. А где ноль — так что там стараться: сколько ни прибавляй усердия, помножая на ноль, получаем ноль. Согласно законам любимой земной математики.